— Одного стула не хватает, — резко сказал я, вскочил на ноги. Он не успел ответить, другие не успели отвернуться от Ларк, я схватил свою чашку кофе и ушел от мебели. Делая вид, что я пошел в кабинет профессора Кольма за стулом, я скользнул к лестнице, ведущей на второй этаж.
Я шагал как можно тише, оставил гул голосов позади. Сжимая кофе, я прошел по коридору меж двух спален — в дверь в запасную комнату я видел, что пол был в одеялах и подушках, там спали товарищи Ларк. Я добрался до небольшой лестницы в конце и забрался через дверцу на крышу.
Как и во многих домах в каньонах, крыша была жилым пространством, заполненным растениями, а еще в углу было гнездо с куропаткой. Я прошел в угол ближе к каньону, опустил кофе на кирпичную стену. Я уперся ладонями, глядя на пространство между моими большими пальцами. Солнце опускалось за горизонт, озаряло все золотым светом, бросая лиловые тени. На улице внизу стражи моих родителей тихо стояли вокруг дома, привлекая взгляды прохожих.
Я вдохнул, пальцы сжали стену. Я напоминал себе, что злился не на Винса. Было не на кого злиться, ведь никто не был виноват. Такой была моя глупая жизнь, всегда возвращала меня в эту реальность. Ларк была права недели назад, когда мы с ней ехали к Утцибору.
Она сказала, что жизнь не изменить. Что нужно было просто реагировать на это.
Я тогда не согласился с ней, но теперь не знал. Она сама, наверное, теперь думала иначе. Ее жизнь изменилась. Ее реальность стала новой. Но после всего произошедшего, всего пережитого… моя реальность осталась прежней. Она всегда будет такой.
Люк на крышу скрипнул. Я повернулся, увидел, как мама появилась оттуда. Она выбралась и стряхнула пыль со штанов формы.
— Я видела, как ты убежал, — сказала она. — Что сказал твой брат, что ты так встревожился?
— Ничего, — соврал я. — Я просто хотел дать другим побыть с Ларк.
— Тебе лучше передумать, — она подошла ко мне у стены и уперлась локтями. — Она, наверное, захочет рядом знакомое лицо в ближайшие дни.
— Я скоро вернусь, — сказал я. — Но… если кто и может о себе позаботиться, то это Ларк. Я ей не нужен.
— Как по мне, вы были нужны друг другу много раз, — она взглянула на меня. — Например, в водной впадине без снаряжения?
— И близкой игре с обезвоживанием, — сказал я, не глядя ей в глаза. — А еще пару раз упал в припадке, заставляя Ларк разбираться с этим.
— Ты ожидал чего-то другого? — спросила она.
— Нет, — тут же сказал я, а потом понял, что да, я ожидал чего-то другого. Я думал, что доберусь до Утцибора и обратно, и тело не откажет.
Она подцепила пальцем серебряный шнурок на плече, где он перекрутился.
— Как по мне, поход в Феринно — еще и не один раз — значительно достижение даже для того, кому не нужно внимательно слушать свое тело.
— Если бы я был один, я бы умер на солнце, — сухо сказал я.
— Я не говорила о походе в Феринно в одиночку. При чем тут это?
Я не дал себе сказать о походе на две ночи, который каждый ученик проделывал сам, чтобы стать скаутом, но я невольно отвел взгляд, посмотрел на серебряные цветочки на ее воротнике, первую метку ранга скаута. Ее потемнели от возраста, но выделялись сильнее серебра ее значка и диадемы на лбу. Значки появлялись и пропадали, но скауты не убирали цветочки, только если они не терялись и не ломались так, что не восстановить.
Я выдержал паузу, а потом сменил тему:
— Винс сказал, что ушел из стражи, — ровным голосом сказал я.
Она сдула прядь волос с лица.
— И вовремя. Он подавал плохой пример. Я говорила ему годами, что он не обязан заниматься этим, но, как все мои дорогие дети, он меня не слушал. Он думал, что мое сердце разобьется, если он уйдет из стражи.
— Разве так не случилось?
— Земля и небо, нет. Я говорила ему, что лучше пусть он занимается тем, что любит, но он сводил меня с ума и делал себя жалким при этом.
— Но никто из нас не стал скаутами, — отметил я.
— Это ваши жизни, не моя, — сказала она. — Я всегда пыталась подтолкнуть вас к принятию ваших решений.
Я кивнул, поднял чашку кофе.
— Кроме меня.
— Почему?
Я махнул рукой, стараясь выглядеть беспечно.
— Как когда ты не пустила меня в лесную стражу.
— Когда тебе было десять? — спросила она.
— Да, — я быстро сделал глоток.
— Когда тебе было десять, у тебя было по три-четыре припадка в неделю. Ты хорошо помнишь это время, как и я, — подушки вокруг твоего стула, стая слуг, которая ходила с тобой по замку, запрет на поездки, прогулки, на пребывание на вершине лестницы. В те годы мы пытались понять, как лучше тебя уберечь, дать тебе жить, — она вздохнула. Я не считала тебя неспособным, просто какое-то время у тебя были неудобства.