Грудь сдавило, и я посмотрел на небо. Теперь уже был закат, несколько облаков сияли розовым и оранжевым у горизонта.
Мама не смотрела на закат, она все еще глядела на меня, уперев кулак в бок.
— Как долго ты был в Феринно? — спросила она.
— Пару дней. Неделю, наверное, когда нашел Ларк. А потом еще несколько дней в водной впадине.
— И ты спас Ларк от обезвоживания? Она не выдумала это?
— Но я был растерян…
— Да или нет?
— Да, наверное.
— И ты дошел по следам до ее лагеря?
— Когда именно?
Она посмотрела на меня, оценивая.
— Ты сделал это не один раз?
Я попытался отмахнуться от ее взгляда.
— Мне просто везло, первый раз я использовал порошок, чтобы она оставляла след, а во второй раз земля была мягкой…
— Это не удача, Веран, это навык. Это понимание того, что у тебя есть. Последний вопрос — ты спас больного человека из горящего здания и нес ее по пустыне к людям?
— Тамзин? Это… было не так. Ларк тоже была там…
— Хорошо, — она прервала меня. — Это не только знание того, что у тебя есть, но и того, кто у тебя есть. Ночлег на природе, — она загибала пальцы. — Выслеживание. Поиск пути. Оказание первой помощи. Понимание своего снаряжение. Понимание своей команды. Понимание себя. Выводы из своих ошибок. Думаю, этого хватит.
Она отошла на шаг и указала на землю.
— На колени.
Мое лицо вспыхнуло.
— Зачем?
— Потому что так нужно. Все должны, ты не особенный.
— Мама… — я переминался, как маленький ребенок, пригладил спутанные волосы, потирая грязную шею, поправил тунику. Я знал, что она пыталась сделать. Я думал обо всех церемониях, которые подсмотрел, как ребята после ночей в лесу опускались на колени перед ней, и она посвящала их. Я думал о роскоши и символах события — фанфары, серебряные цветочки в резной шкатулке, зеленый шнурок для плеча, и все происходило при других скаутах, впереди стоял ряд Лесничих, а ученике снимал гладкие сапоги, менял их на первые с бахромой, и это был знак, что он выдержал две ночи в лесу.
Я понял, что прошел последнюю часть, и я не горел восторгом победы. Это было неловко.
— Я сделал все это не сам, — возразил я в последний раз. — И я не хочу место в страже из жалости, чтобы людям приходилось все время нянчиться со мной.
К моему удивлению, мама помрачнела.
— Из жалости? Думаешь, я отправила бы кого-то в стражу из жалости? У меня есть слепой скаут и тот, кто не может шевелить ногами, а еще три думают и ведут себя не так, как другие. Я жду от них выполнения работы, и они справляются. Думаешь, я взяла их из жалости?
— Я не это…
— Я беру людей, потому что их навыки подходят для работы и команды, — ее голос был железным. — Ты позоришь всю организацию, думая иначе. Ты должен перестать делать все в одиночку. Никто в страже не делает все в одиночку. У всех есть отряд, товарищи, на которых можно положиться. Даже новички в те две ночи проверки могут позвать на помощь, если попадут в беду. Меня всегда вытягивали из беды. Ты хорошо знаешь, что у тебя есть, но упрямый, когда дело касается того, кто у тебя есть. Ты не один, Веран. Ты не камень в море. Если не хочешь полагаться на других, кто решится положиться на тебя?
Она вдохнула, глядя на меня, а потом продолжила нежнее, но голос остался твердым:
— Тебе решать, Веран, но помни: если хотя бы половина того, что нам рассказала Ларк, правда, то тебя проверили больше, чем любого из моих Лесничих.
Я сглотнул, мысли остановились на Ларк. Ларк обвиняла меня, что я жил в стиле все или ничего. Что нужно было что-то между.
Что-то. Не все, не ничего, а что-то.
Может, в погоне за всем я что-то упустил.
Наконец, я оторвал взгляд от воротника мамы и посмотрел в ее глаза. Она увидела решимость на моем лице, потому что кивнула и указала на землю.
— На колени.
Я опустился на колени.
Мама сняла со своего воротника серебряные цветы.
— Какое имя ты примешь? — спросила она.
Обычно получение ранга было шансом получить новый эпитет. Но это нужно было обдумать, и я подумал о шиповнике с муравьями, который терзал меня по пути в Толукум.