Недопустимо позволять нашим оппонентам спекулировать на трагических моментах русской истории в геополитических целях. Ведь родители любят детей, а дети – родителей не за что-то конкретное, а просто за родство. Человек любит свою страну не за ее величие и богатство. Для него достаточным основанием любви к Родине является только факт ее существования. Понятно, что недопустимо в крайних ура-патриотических традициях сотворять из родины кумира, идеализировать Россию, а нужно воспитывать в себе способность объективно критиковать себя, непредвзято анализировать ситуацию в своей стране.
«Мы превратились в людей, страстно влюбленных в свою ненависть. Оседлав пафос критической сенсационности к породившему нас общественно-политическому строю жизни, мы стали одержимы злобной критикой всего – больного и здорового в пространстве нашего исторического существования. А злая критика, касаясь даже больного места, не излечивает, а лишь усиливает боль. И в этом мы опираемся на глубоко укоренившиеся и порочные практики своего позиционирования в истории. <…> Все сущее живет исходя из своего прошлого, и общество, потерявшее свое прошлое, радикально выпадает из цепи совершенствования во времени. Оно становится чуждым самой идеи времени, совершенствования, а значит, и существования»[184]. Хотя в этих словах есть большое преувеличение, Н. Г. Козин вполне правомерно определяет современную Россию как страну с радикально хаотизированными смыслами существования, с хаотизированными идентификационными основами существования в истории. Правда, после «крымской весны» и «украинского падения» произошел некоторый перелом в общественном сознании, оно стало более патриотичным.
Как бездумное очернительство, так и псевдопатриотичное, не менее бездумное обеление крайне вредно с научной точки зрения. Совершенно не нужна антинаучная мифологизация истории, постановка мифического представления об исторической реальности на место самой реальности. Доходящее до абсурда псевдопатриотическое упрямство создает не научный, а предельно догматизированный и идеологизированный нарратив. История призвана отвечать на вопрос «Что и как происходило?» вместо поиска ответа на вопросы «Как бы мы хотели, чтобы было?» или «Как и что должно было происходить?». Занятие, сводящееся вместо исследования к прославлению, к панегирику, вовсе не задача истории. Тем более что в случае утраты научности общественное мнение от мифа абсолютной позитивности российской истории может повернуться к противоположному мифу, к другой крайности.
Объективность превыше всего… Не идеологизированные мифопоэтические конструкции, а объективные знания о прошлом призваны выполнять функции социокультурной консолидации. Научному историческому знанию непозволительно служить каким-то конъюнктурным нуждам и идеологическим заказам. Помимо патриотических мифов и захватывающих сказаний про героев обществу необходима историческая правда. России нужен не обвинительный или оправдательный исторический нарратив, а прежде всего сильная наука история, не варящаяся в собственном соку, а выпускаемая наружу, в сферу общественного сознания.
Конечно, пока существуют политика и геополитика, история будет подвергаться интерпретациям в угоду определенных политических сил. История идеологизируется в поддержку конъюнктуры, существующей в настоящем времени, в поддержку доминирующей системы ценностей. И она будет постоянно, в «каждый момент настоящего времени» идеологизироваться. Таким образом, история как наука и история как объект науки неизбежно трансформируются, вовлекаясь в разные формы ангажированности. Полная идеологическая нейтральность истории вряд ли возможна. Однако необходимо проявлять осторожность перед «втягиванием» общественного мнения в некую модель истории, которая является выгодной для антироссийски настроенных сил.
184