То есть сикль надобен.
Его нет как нет.
Я не мог зарабатывать, не умел - не усматривал видов к выгоде. Обходил нас рубль, не чураясь нас, - но чурались родители, а потом уже я. Закончилось, что удача забыла к нам подступ. Взять мой отец, кой мог стяжать, но не стал. А я? Начинал стаж в таможне, где мог урвать своё, но наследственно я не скареден, с романтическим складом... Да, были случаи, были - но я стеснялся. После попыток рубль отступил от нас; и, бюджетники, в час маммоны мы обеднели, чтобы госсобственность спёрли прыткие: кто заводы, кто транспорт, кто ящик с гайками или сумку картошки. Зависти не было, но пришёл вопрос: если жизнь так устроена, что, чтоб числиться лучшим, нужно стяжать и главные, резюмируем, у кого много денег, - кто и зачем я, кто не стяжает? как вдруг - отвержен? что я бежал рубля? почему ставил рубль так низко, раз он влиятельность, репутация, индекс высшего человечества, идеал? Как свёлся в рабы рубля и персон, что схитрились ограбить нас, а теперь - соль земли, её флагман, перл эволюции? Кто я в этом 'сём мире'? В чём я повинен? Или баланс не блюл меж трудом/рублём?.. Нет, здесь снова Бог! Он велел не ходить в рабах двум начальникам. То есть Бог твой босс - иль маммона. И не иначе. Так было велено, и я делал так. Но финал каков?
Я пресёк свои мысли по бесполезности. А тем более Бог уже помог: Он погнал меня в Квасовку до корней припасть; видно, там мне спасенье... Зеркало вздрагивало в вибрации. Трейлер 'Man' обогнал меня и унёсся в взвесь грязи, взмытой с асфальта. Солнце слепило, как я ни щурился. Знаки (столько-то до Ростова... Харькова... Симферополя...) порождали иллюзию потепления. Но сквозь щель дуло стужей. Я включил печку.
Трасса 'М-2' есть газон меж асфальтов слева и справа. После - обочины. После - лес и поля и далёкие сёла, дачные комплексы и заводики. Из живых здесь увидишь бабку-мешочницу, даму вольной профессии и бомжатину. До Оки, что кончает Московию, - мрачно, тягостно...
Вдруг спуск в пойму с блеском излучины. Это психо-граница, метка условиям, сотворившим Московию и московский характер. Сумрак над плоскостью из холодных суглинков, мешанный влагой, тает в холмистости; небо яснится, краски ярче. Я возбуждён здесь, тщусь тайну высмотреть, да и многие (нынче сын мой Антон среди скарба, в пальцах конфета) здесь оживляются... Впрочем, сын мой москвич, хоть мал; ему значат, скорей всего, небоскрёбы с рекламами. Может, он здесь скучает.
Мы миновали мост. За ложбиною я втопил педаль, различив щит 'Тульская область'.
Снéга убавилось... Косогоры желтели... Спуски со взлётами... Мы попали в мир среднерусской холмистости. Вплоть по аннинский грубый век на Москву здесь ходили каждый год крымцы. Факт: А. Т. Бóлотов (иль Балóтов), 38-го года рождения, 'век осьмнадцатый', вспоминал, что родительский барский дом, как крестьянские избы, прятался в зарослях - 'не замечену быть кочевой прыткой сволочью'... Встал затем указатель 'с. Дворяниново - 3 км' и мелькнул вдали дом-музей управителя императорских сёл да творца сочинений о своей жизни.
Квасовский барин и испытатель яблочной флоры, пра-пра-пра-прадед мой, был с означенным в переписке (так по эпистолам сундучка того, подле мельницы). Алексей Еремеевич не продажей скота, ржи, ягод заботился, но селекцией яблонь, что малоприбыльно. Первый плод - на седьмой год, три (!) для - контроля, год (!!) для прививок, семь(!!!) - популяции. Квашнины не в последних, отметим, в те поры числились. 'Мной, Андрей Тимофеич, - вспомнил я, - по труды многалетошны учинён славный сортишко, званный 'Квасовский парадиз', хвалюсь, а рабами назван 'Дивись-ка', как он их влёк с начал сочной сладостью, преклонив татьбе, отчего я усилил казнь, ладно древнему Манлию. Обращаясь к рабам моим, скорым на руку и язык, стал я звать 'Парадиз' - 'Дивиська', кою намерен слать вам с оказией непременнейше и с почтением...
Что до тем в 'Труды' г-ну советнику Нартову, - просвещения для российскаго, - я писатель премалый, более деятель. Упрошу изыскания все мои ображать, как хощете, на учёный лад; а советнику представлять их от лица Вашего, чем неславного Квашнина меня... А чтоб видеть Вас, прелюбезный друг, то никак с хлопот, сопряжённых с судебными и, в обычае в мотовской наш век, недохватками денег, ибо детей ращу.
Также Вам о кончине милой супруги, Софьи Петровны, свету очей моих; стал сам-перст с дочь на выданьи, да сынок, должный в службу, да крепостных три ста. Вы отец, смысл имеющий о сыскании браков и брачных тратах, вы разумеете. Тако сына-наследника не мог в гвардию, а имею сдать в армию, власно мы не бывали в важных окольничьих при царях Руси и в больших думских званиях, но воспрыгнули от лотошников, как князь М. при Петре-Имп.! (Свидетельством нам дарёная и хранимая братина от Великага Князя с надписью, что сей дар Квашниным был). В помощь мне ключница из наперсниц в Бозе почившей. Сколь раб в начальницах, Фёклу кличут Закваскина, в роде чуть Квашнина.
Вслед напасть, - межевание мне случилось разорное. Ибо я в пре с Агариным, кто и князь, и действительный тайный, и герольдмейстер, и муж фортунный. Род их презнатный пусть древле нашего от честных князей, но заслугами мы при Рюриках чтились; мы воеводили, стерегли юг Москвы и владели не токмо здесь в Квасовке, но в Заочье. И Воеводино было наше тож и звалось Воеводино (нынче Сергиевск). Тож Тенявино, что у Квасовки. А пленя Мансурбекова, кой степной мирза, дворянин по их, пращур наш поместил его близ, в Мансарово... Мы селили селения и ходили в походы, сходно как Фабии , за свой кошт. Но в конце благочинного Алексея Михайлова править начал Агарин, и нам беда бысть: взял Воеводино, отнимает Тенявино, как прибрал он Мансарово. А суды и вся власть его.
Страх, Андрей Тимофеевич! В том Тенявино у меня израстания нововидных пород, называю 'Сады' их, или, пространнее, как 'Тенявинский Сад', паки 'Сад Квашниных' зовут... По всему, что лишиться мне Промыслом всех трудов моих...'
Страж 'М-2' поднял жезл: так когда-то в Египте Среднего Царства ступали пришлых.
- Старшшнспктр Фддрф, дкменты пжаласта... - Он просматривал мой техпаспорт, и АК вис на нём.
Друг беды, за нехваткою лучшего (магистраль нелюдима в мартовский вечер), я сведён с чином крепким, прячущим алчность в правилах ПДД.
- Мне капот, - это он велел.
Есть поднять капот! Чтоб смотреть номер кузова; после - двигатель, сняв запаску?
Был вид игры: Кваснин, нарушаете? штраф вам; но я гуманен; ваш ход? Он власть в погонах, а от меня ждались: кротость, подобострастие и признание многих вин с намёками, что добру воздают не единственно в небе, но здесь-немедленно, если 'старший инспектор' всё же допустит, что обвиняемый по нечаянности, без умысла, сделал нечто нестрашное для дорожных процессов и допустимое; а важней, обвиняемому крайне важно, нужно спешить, шеф! штрафа не надо, вот тебе взятка, добрый начальник!
Номер в техпаспорте и на блоке цилиндров чётко совпали, и я не стал играть. Он продолжил, раз я упрямый: лампы горят у вас? есть ли люфт в рулевом управлении? А протекторы? а аптечка? знак аварийности? 'По понятиям', время сделать шаг к конфидентности, объявив, что я чайник, фраер ушастый, но вот 'спешу, прости': нá, шеф, мзду, ага... Я постиг неожиданно, что я слаб, безвозвратно и горько, жить 'по понятиям'. И тогда он сказал:
- Оружие?
Не имеется (хоть под скарбом был карабин с лицензией; но мне обыск зачем?)
- А ручник? - приступил он.
В переговорнике, что торчал из кармана куртки инспектора, кто-то в ор вопил. Он, послушав и выпрямясь, отряхнул мундир. За горой ('переломами профиля') вой сирен... наконец взялась в красно-синих огнях ватага, что, обдав брызгами от сугробных потёков и показав бонз власти, вихрем умчалась. Вновь он шагнул ко мне. Но отвлёкся. Вслед за ватагой дул джип - как пуля. Вскинув жезл, гибдэдэшник застыл столбом. Джип забликал 'мигалками'. Жезл упал, но опять взлетел: автономер не сопрягался ни с федеральными, ни с элитными службами. Я признал: 'з 666 нн', 'шевроле', и внутри хамло-апоплектик... Джип, вмяв в нас воздух, скинул бумажку, мельком явившую цифру 100. Порхала к нам не рублёвая волатильная, второсортная, а зелёная, сикль элит - доллар США то бишь!