- Чёрт! - брякнул Шмыгов. - Коффициенты... Éксперт мне... Но, дружок, здесь указано, что шестьсот всего тысяч, этот аналог.
- Павел Михайлович! - взял тот книгу. - Гляньте: амвросиев штамп. Назвали - я и нашёл его, а потом рыл с прицелом. Точно, Амвросий! Жил-то в пятнадцатом; потому вы считали, что век пятнадцатый, по клейму с письмом. - Он ткнул пальцем в строку. - Не лгут в письме! Просто к брáтине, что двенадцатый век, в пятнадцатом приварили кольцо, вот это вот, а Амвросий добавил скани и надписей! На поддоне инскрипт по случаю; а вот верхний сменили, про 'Иоана' и год дарения! - Он кричал почти, он себе объяснял, не нам двоим. - Там, в Макарии! То есть, где, что, когда про всё, - ну, о русских сокровищах, - там про дар Квашнину! Вот, слушайте: '...чаши давной рушчатой с крыу', - это про крышку так, - 'препоясана венцем с золотом'... Вот, написано, что её дал князь Иоану, сыну Ондрееву, и что дар Квашнинам 'бысть'. Что, блин, архивы? Случай ваш чистый: два подтверждения. Вещь опознана.
- Вы сказали: семьсот? - влез Шмыгов. - Здесь, про петрилов аналог, - стоимость не семьсот, чёрт! Где семьсот? Здесь шестьсот с лишним тысяч; а он и с крышкой, и с инкрустацией, сей аналог.
- Схема оценки, - Пáсынков двинул дылдистым телом, - это ведь, в том числе, есть ли спрос. На товар ваш как раз есть спрос! Если б я связал 'Квашнина' с 'Рябцом'... Знаю пару заявок. Факт спроса важен, он добавляет, очень немало. Это и даст семьсот. Может, больше, и восемьсот даст... может, и лям даст... Если им нужно, этим заказчикам. А им нужно, я это чувствую.
Шмыгов выключил затрезвонивший сотовый. - Погодите-ка... Кто в верхах... А!.. Что я думаю? Что нам незачем пыл ваш, мой юный друг! Конечно, вам получить нас - в радость. Сладостна грёза, что éксперт Пасынков в двадцать лет мэтр и профи по раритетам. С грязи и в князи, сэр? Как бы в Шлиманы ? Так, сэр Пáсынков?
- Я не Пáсынков. - Продавец опустил глаза. - Николай Николаевич Кнорре. Дед был из немцев, взял в жёны русскую, появился отец мой, но из-за Сталина он стал 'Пасынков'. Я в Чечне воевал как Кнорре, этим и спасся...
Явственно, у него европейский нюх и настойчивость, необидчивость и неробкость быть тем, кто есть. Но, главное, мне Чечня его значила, что, хоть Шмыгов и прав, - мне действовать через этого баскетбольной комплекции и нескладного, малоопытного эксперта. Лет ему - двадцать, вроде бы, пять. Речь, стало быть, не об этой, что шла, войне, а о первой чеченской, - той, значит, сáмой.
- Как без посредника? - вёл он. - Я бы помог вам...
Шмыгов пиявил, разгорячённый: - Мы тоже доки, опытны в бизнесах!
- Зря вы... - Пáсынков-Кнорре тихо пал духом, галстук обвис на нём.
Шмыгов нервно протёр очки.
- Если Павел Михайлович, - начал Пáсынков-Кнорре, - будет согласен, то... (я кивнул в ответ, и он выпрямясь, подтянул галстук)... Делать мне опись?
- Fuck, миллион почти... - протирал платком свой лоб Шмыгов.
Оба не знали самого важного, что не мы размечали план - а маммона простёр крыла. Кнорре-Пáсынков стал учтив, старателен. Шмыгов стал вдруг потливым и не спешит в банк. Мне вдруг спокойно, я победил мир - и мир мне служит. Я вот ряжу - мне внемлют, не возражают, как было раньше. Я не подрос на йоту, не получил пост мэра, не покрасивел - но, в старых брюках, в ношеной куртке, в стоптанных башмаках, я, чахлый, сделался VIP-ом.
Кнорре витийствовал: - Что такое добыть вещь, знаете? Вам без мук пришло... - Он, склонясь и взяв листики, стал ровнять их. - В жизни за рубль убьют. Я в Чечне в девяносто четвёртом: наш в роте хвастался, что браслет нашёл, - ночью кокнули... - Он кивнул вбок в смежную комнату. - Я, сидел там, почувствовал, что на всё готов. Слышу, вы здесь торопите, - не вы лично, а друг ваш, - мыслю, что делать. Гады играют, вот что я мыслю. Вроде расспросики, а на деле стебают, типа рулетка: как, не убью ли их? Подожду, решил, вдруг не знают... Лучше б не знали. Это ж мучение - так с людьми. На инстинкт расчёт. Типа, голая в роте... Наш инстинкт - под себя грести. Я в Чечне прозрел, за браслет когда кокнули и когда я и сам мечтал... не убить... но мечталось реально, что ему пуля в лоб и браслет будет мой. Я мысленно убивал...
- Вы псих, что ли? - вскинулся Шмыгов.
- Нет. Псих, он скрыл бы. Это инстинкты. Павел Михайлович, взять ваш друг... Он у них, дельцов, - злой, инстинкт. Их спроси, в чём соль бизнеса, - понаврут, что в энергии, в креативном чутье. Смолчат, что успех их весь в том, чтоб дурить всех. Лица взгляните, их и моё хоть...
- Что? - Шмыгов замер. - Скот!! Дебилоид!
Тот ровнял листики как ни в чём не бывало. - Я, прочтя, что Аврам сдал жену свою Сару ради наживы, понял. Многое понял. Он торговал женой, а инстинкт ему Бог внушал. Получается, даже Бог внушал, что рубль выше... Вот и про наше: думалось, я - в окно, либо вас бьёт инсульт, или вы чего прóсите, скажем, чай, а я - яду. Вы исчезаете, и она у меня... Рассказываю, чтобы верили. Не хочу вас терять. Мне б в шильманы...
- Неуч, в шлиманы... - злился Шмыгов.
- В шлиманы... - Кнорре-Пáсынков встал ко мне. - Наш контракт. Типовой. Обязуюсь вам: провести экспертизу, высчитать стоимость и найти покупателя, тайну сделки. Так? Вы обязаны мне: проценты, право вещь фотать, ну и описывать и вводить в обиход... - Он медлил. - В этот, в культурный, блин, обиход... чтоб знали: найдена Кнорре и им описана... Будьте бдительны, вещь-то в лям почти. Вещь утратите - то и мне конец... Но ещё - конспирация. Вы пришли Квашниным, а уйдёте мутантом... - он озарился. - Мы утаим вас, как инкогниту!
- Лучше инкóгнито, - я поправил. - Или, да что уж там, Агасфером! - Я вынул паспорт.
Шмыгов с протестным: - Стоп!! - взял контракт. - Рассуждать горазд... Душу он распахнул... ИнСТИНкты! Лазал в источники, распинался в лояльности, лез в сыны... Адресок ему, а он вечером с пушкой?! Нет, дружок! Шмыгов вам не Квашнин, чёрт. Шмыгов не рохля... Свой-то, - ткнул он в бумагу, - адрес не пишет! Лишь магазинный дал! А клиент, принципал, - глянь, термины знает! - дай ему адрес... В нас инвективами-с? А вы сами, невинный наш, был бы гость без меня, хрень русскую не болтали бы? По-тевтонски бы? Кровь кипит? этот самый инстинкт? топориком?.. А мы с вас начнём! Паспорток ваш! Вас в реквизиты, я и в смартфон введу... - Шмыгов взял паспорт юноши. - Чтоб раскольниковых плодить? Нет, выкуси! Ведь у вас смысл не в том теперь, что-де юным нужней деньгá, и не в том, что-де право имею, - но по-фрейдистски, психоанализ: есть-де инстинкт такой с Авраама; раз патриарх таков - это гены, с ними не спорят... Что?! - Он вгляделся в бланк. - ВОсемь целых проЦЕНтов?! Максимум?! Чем же вы заслужили? Мы вас, как дéвицу, вразумляли... Мы вам убавим прыть!
- Убавляйте.
- Восемь, - изрек я. - Пусть будет восемь.
Шмыгов ярился в модных очках. - O, greatly! Денег не жалко! Перлу этичности и профнавыков - полста тыщ всего? Лучше дай ему сто тыщ!.. Но, прощелыга, - мой телефон вам, а не владельца. Лучше уж вы - мне. Вся информация принципалу - через меня лишь, славный наш, благонравнейший... Как вас там? Николай Николаевич? Я легóк: нынче здесь, завтра там. И ищи-свищи. А ещё... - Шмыгов щерился куньим ликом, - я и письмо слеплю, даже два; мол, убьют меня либо Павла Михайловича - все к Пáсынкову, кто-де Кнорре и кто работает там-то там-то, внешность такая-то, а прописанный... где - посмотрим... - Он, открыв, начать тыкать в штамп. - Fuck! Герой наш здесь временно?! И прописан бог весть где?!
- Ладно вам! - Кнорре-Пáсынков встал. - Не парьтесь... Пусть через вас, что ж. Ладно. И... процент снизьте, если вам надо... Мне пять довольно... в дело.
Выходцы из Силезии, в девяностых годах (прошлый век, девятнадцатый) Кнорре вздумали перебраться, где будет лучше, но не в Америки: денег не было, либо в сердце извечное 'drang nach Osten'. Жили в Эстонии. Вдруг втемяшилось, что пусть им хорошо теперь, но не очень; дальше к Востоку, может быть, выгодней, Кнорре мыслили, раз они до Силезии жили западней. Поселились в Поволжье, грезя Востоком, но с парадоксом, что, если двигаться за Иркутск к Хабаровску и в Америку (а оттуда в Европу), встретится вновь Эльзас, в каковом было плохо. Стало быть, в 'drang nach Osten' некие козни?.. Но время смяло парус стремления; начались революции. Кто погиб, кто стал нищ, кто бежал на Восток. Разумные, вроде Кнорре, пятились к Западу. Фюрер звал их; фатерланд, клялся он, ждёт сынов!.. Из Силезии вновь отправились на Восток - с войной. Клаус Кнорре попал в плен, сослан был в глушь, в леса, там понравился медсестре; ребёнок... Раз они встретились, сын с отцом... Медсестра убралась в г. Грозный и увезла медальон с письмом, где возлюбленный описал свой род. Мальчик, Пáсынков, звался 'Коля' (что значит 'Клаус'). Сам Клаус сгинул: то ли угаснул, то ли ещё что. Внук весь был в деда: росл и пригож, ариец. Школу окончил он при Дудаеве - гегемоне Чечни, преуспевшей в разбое. Русских тиранили. Шариат с круговыми поскоками, исступлённые митинги да психозы фанатиков, возглашавших 'Аллá акбар!' Дома слушали бред Москвы про богатства, секс, нуворишей, акции, плюс про 'ваучер, вашу долю в имуществе всей страны'. 'МиМиМи', 'Эксемер', 'Газ-Энвест', 'ОргъБанк', 'Сéлинга', 'Первый ваучерн', 'Властелина', 'Фан-попечитель', 'Ваш честный брокеръ', также 'Гирмес' с 'Диржавой' грабили вкладчиков - и в офшоры. Мнение Грозного отвечало 'аллой акбар' и чредою парадов. Раз Москва крикнула: цыц там! Ей в ответ - газаватщина. Их с отцом гнали в горы, то ли рабами, то ли к расстрелу; но он смотался, сжулил на выезде, что отправился за невестой, и, подтвердив ислам, был помилован - с мыслью взять по возврату с женскою прибылью... Гол-сокóл, в феврале девяносто четвёртого прибыл в Ставрополь, где пристроился в частной фирме. Жил и работал, часто просматривал медальон с письмом деда Клауса; сердце ныло; а в ноябре, когда пьяный Кремль рявкнул, что вправит мозг Чечне, он сказал, хочет в армию, чтоб 'спасти своих'... Влезли в Грозный, где и попались. Ночью он выбрался с офицером-старлеем; прочих порезали. Он участвовал в паре рейдов, снова попался, но был отпущен в качестве 'Кнорре' - как внук того, кого в прошлом ждала Чечня избавителем. Офицер, им спасённый, сын генерала, был благодарен, свёз в Подмосковье, спрашивал, чем ещё помочь. Антикварным училищем, знал он (может быть, медальон тот, Клауса-деда, гладкий, серебряный, был причиною?). В девяносто седьмом он уже был оценщиком. Кириенковский кризис подшиб его. Чуть помыкавшись, оказался на Трубной, пусть недоходной, но с перспективами по наплыву мажоров. Он ждал лишь случаев, что потворствуют юности, разве что не любовных: выгодных браков. Он хотел стать self-made'овым, себя сделавшим. Тут вдруг я с моей брáтиной.