- Мы шли к дядьке... Этот навстречу, сильно бухой был... и из горлá пил. И повернул в яр... и с ним жердяй вниз...
- Мерина пристрелите, - я их упрашивал.
- Заговей был бухой! - все врали.
Чин спросил: - Николай Фёдорыч, вы здэсь как?
- Так, что я его с малу знал... - Тот поправил папаху. - Водку пил. Тракторист был с хоть орденом, а летал в Лохну пьяный... Как не быть? Человеки живые, бок о бок жили. Ноги не ходят, а вот припёрся. Он утром трубы бил мне с подельником. Я им: на хер так? Хотя в морду бы лучше; трубы побили. Дело серьёзное. Трубы что? Флавск расти будет - трубы. Этим оболтусам, - он кивнул юнцам, - с труб работа. Как обновим завод, ты и сам, майор, в подполковники. Вот что трубы... Эти по пьяни в Флавск за водярой; едут и валятся. Я - в милиции да больниции. Длинный - тоже сосед мне, но прибылой, с Москвы. Он мне что, хоть и трубы бил: Гришку жаль... - он насупился. - Сын у Гришки. Вам сообщить бы...
Чин постоял.
- Что скажетэ? - это мне вопрос.
- Что бутылку подкинули. И нам крикнули, чтоб коня пугнуть.
- Ест свидэтели? - посуровел Саидов.
Но я молчал в ответ.
Я ведь истина; у нас разные с ним наречия. Для меня сей мир с детства чужд, с пор какого-то мальчика лет 'семи с половиною', мной убитого, как мне часто мерещится, от которого сталось, что я постиг секрет бытия, как пафосно мировой фарс кличут. Что б ни сказал я - тщетно. Чин в крепких связях, кои дают ему сикли, скот и рабов как статус. Раз я мешаю - значит, враждебен, значит, ненадобен. Я и раньше знал: словом слов не осилить. Тщился открыться Марке и Нике, да и всем прочим - но, видно, зряшно. Я побеждён; я дохну; срок прикусить язык.
- Паспарт дайте мнэ?
Под полуденным солнцем, в грязных пожухлых высохших травах лохненской поймы, под крик мерина в речке, - битва. Стоит быть против, как я немедленно слову - в пасть.
- Так... - чин читал паспорт. - Пэ эМ Квашнын, Масква... С вас ущерб гражданыну Закваскину; пилы водку; был съезд в авраг, смерть спутника. Ясна? Что будэм делать? Будэм сажать вас?
- Мерин страдает.
Чин смотрел на Закваскина.
- Без претензиев, - произнёс тот. - Бог простит. Человеки мы. За ущерб сын покойного должен... Этот Квашнин пусть ехает и в Москве вредит. Нет претензиев. Он учёный и понял всё.
- Пратакол вот.
Чин дал мне бланки. Спрятав подписанное, достал 'ПМ'. Зло казалось терпимым до смерти мерина... Сходно рай пал, чтобы взамен взрос ад. Я плакал.
- Ну, и коня мне, - вёл старик. - Компенсация мне, за трубы, этой кониной. Сыну подарок - битые трубы. Завтра приедет... Что, сосед, понял? Лишний ты. Всё, подачничал... Николай Николаич вернётся, даст за дом, и вали к херам, - назидал он.
И их не стало...
Я брёл у речки вдоль пыльных тальников. Воды тихо журчали, хлюпалась выдра. Солнце слепило, но я заметил, что надоедливый голый свет как скис; норд сбился, часто мотался с юга на запад. Что-то готовилось... Факт, что шёл я у речки, а не дорогой, важен был. Все дороги что, в Рим? В умышленность! Бездорожье же - в истину. Оттого и Россия сплошь без дорог всегда; оттого дураки мы всем. Мы те самые Августина surgunt indocti rapiunt caelum ...
Вот, здесь мой мальчик, - здесь, где лишь дни назад я, в снегах под ракитой, с ним разговаривал... Я не мог признать место. Стёкла, бутылки, пластик, обёртки; тальник повытоптан, а ракита обуглена... Я, смочив платок, тёр пятно, чтоб открыть текст Митя и Папа. Но его не было... Я ушёл в избу. Мгла росла, и я чувствовал: всё на мне сошлось и случится всё ранее, чем сожрёт меня рак. Здесь схватятся морок с истиной.
XX Авраам
Я сидел в избе. Яркий луч - и опять тьма. В левом углу, в иконном, встала фигура вроде как в куколе. Что, Серёня (Виталя) с целью убить меня? Нет, шваль действует не сама, но в слове, но по понятиям и идеям, то есть по промыслу.
- Я Аврам-Авраам, раб. Я пастырь множеств и, одновременно, Саваоф и Иегова, Адонай и Христос. Зови Меня Авраам. - Он дрогнул и изошёл вблизи. - Логос - Мой инструмент.
Он сел за стол (я напротив). Нас закружило.
- Прав ты, раб! Нет ни времени, ни пространства, - рек он. - Есть - был давно! - рай как истина. Я решил создать Мой мир. Ты не единственный, кто вник в это. Но не тебе, шум, портить речь! - Уяснив, что мне маетно, он смеялся. - Мучишься? А восстал на проект, всем нужный и воспеваемый мудрецами?
- Я не желаю! - гнул я. - Я истина!
- Ты не истина... - Так сказав, он повлёк стол к себе, как скатерть. - Был словный - им и останешься, не как брат твой, спасшийся в дебилизм... Мнишь, вольным стал? О, вся роль твоя, чтоб, отлитый по слову, ты играл в словоборца, да и подохнул! - И он качнул стол, вновь ставший ровным. - Ты был не первый, вникнувший, что проклятые мировые вопросы - явно от слова, не от природы или инстинктов. Думаешь, вне слов рай? Действительно, вне слов истинней. - Он смеялся. - Впрямь много истинней! Но туда пути нет. Вам - всем - не уйти от слов. Вы пожизненно ряд глоссария, строки текста и части слова. Вы - то, что сказано. Вы - словá. Где их нет - там и вас нет; там протоплазма... Я дозволяю, раб, описать Меня. Опиши, как ты бился с логосом-словом, то есть с законом, нормой, идеей, мировоззрением, типом мысли, всею культурой! - он усмехнулся. - Как ты опишешь - то, чего не было и что было лишь хаос, станет условным и Я простру над ним Свою власть!
Стол сгинул, мы завращались друг против друга.
- Болен, раб? Могу вылечить, - он похмыкал. - Как? Изменив пару звеньев в личностном контуре. Я и первенца оживить могу, и того ещё, кого, истинный, ты убил лет семи с половиною... Ты воткнул в него ножницы. Ты тогда не был словный, а ты был донное, изначальное, то есть истина, и не знал ни добра и ни зла, как Адам в раю; ты не знал мер и норм. Мальчик жил бы, твой одноклассник. И, получается, тот эдем, куда хочешь, вовсе не добрый. Рай, он недобр, Квашнин! Там добра нет вообще, как зла. Там - безумие. Только Я зижду благо. Будь Мне помощником! Сын погиб, Ника скрылась... Стой! - возопил он, так как я встал. - Не рыпайся!.. Сдохнешь - Ника родит, от Марки. Это давно у них, раньше, чем ты нашёл следы на Миусской. Помнишь? (Я застонал). Мнил, дружба? Нет, Квашнин! У них связь была, по-ло-вая... Думаю, не его ли сын, - призрак хмыкнул, - тот, кого ты не спас, зато скарб сберёг? Да, твой первенец не его ли сын?.. Потому ты не спас, что чувствовал. Будь он твой, ты бы отдал всё. Ты не истина. Ты условный. Вёлся ты словом, а не любовью как сутью истины; чаял сикли, скот и рабов, как все. Ты любви не пожертвовал, но и туп был настолько, что не стал избранным. Межеумок - ты, раб, не Мой и не рая. Даже не Ники, коя для истинных. Я их вождь. Вылгав мир, сами мы вовне лжи, в эдеме. И мы присутствуем здесь лишь видом, чтобы пасти вас. Вы глина опытов. Вы сдыхаете, слово жрёт вас. Вы опус промыслов, кои наши безмерные мощь, особенность, страсть и Библия как наш путь во власть!.. Не тебе, в общем, Ника. Ты - корм для слов, посредственность... Ноешь? Брось! Что твои сантименты, если вы в фальши? Всё в фальши - фальшь, игра. Знай, и мальчика, раб, иззябшего как бы, нет. Всё в слове, всё не от истины... И, знай, женщины падки к умыслу. Оттого твоя Ника путалась с Маркой. Он познавал её: и познал Марка Нику. Он не любил тебя, был в соблазн тебе. Он жену твою... Как ты дёрган, раб! Ты ничто.
Но я вник: он не стал бы, будь я и вправду нуль, вразумлять меня. Что во мне превзошло его, коль он сам пришёл, бог богов? Он меня провоцировал, но я вник, что не должен и писк издать. Пусть он правит всей вещностью, но я вник, что пространство и стол умышлены. Я ж - не выдуман, со мной трудно. Ибо, хоть я один восстал - но ведь в истине нет количеств и качеств. Вот и выходит: всё, всё восстало! всё изначалие!! И во мне одном он нашёл не ничто, а ВСЁ... И, чтоб больше знать, я кивнул ему: дескать, слушаю.
Авраам вёл: - Что, раб вернулся в клеть? Я с тобой - из Моей любви к частностям, на какие Я рай разъял. Сбой был в эре 'Тиберий'. Вздумали, что не сикли нужны, а... Ты и сам понял, чтó смыслы стоят. Мало что. Ничего. Я мог с лёгкостью программировать вас жрать кал... что и сделал функцией пищи. Вы жрёте мёртвое, шашлыки взять, с охотою. Вы умышлены - и умышлены вы смешно. Я тешусь: истина правила - и вдруг нá тебе, в сексе трёт себя и занятия лучше явно не мыслит. Что же до сбоя, это был мощный бунт! План 'Христос' с ним управился. Бунт нарвался на 'истину' и заглох. А как же? Сей мир есть зло, учил Я, и в нём есть смерть - зло зла. Моей волей Христос врал: кто слову предан, тот не умрёт. Поверили. И надолго... Ты - символ сбоя этой приманки, знак, что грядёт шторм страшный... и он в России, в месте исконного толоконного и сермяжно-посконного. Не унять вас. Вам дайте истину. Вы не принадлежите Мне. Слово - чушь вам. В жажде бессмыслия лишь у вас от понятия до другого - дали, что не обнимешь. Вы бьётесь с логосом; логос вам не идёт в мозг; он в вас натужно. Я развожу в вас смыслы, ибо Я знаю, чтó вы затеяли. Вы среда, в коей жизнь, претворив слова, кажет фальшь. Вы есть факт, что без разума можно. Но если можно, вы намекаете, - слово лишне. Вы - апокалипсис для вселенной по Моим планам... Только и Я упрям! Я сражаю вас женским. Женщина - это рай почти, лишь без умысла как греха первородного; без Меня то есть, ибо Я умысел. И она падка к умыслу, чтобы слиться с ним в полный рай, - ибо грех первородный тоже часть рая, так как в эдеме всё было, и первородный грех. Знай, раб: женщина множит смыслы, кои плоды Мои. Ты уже был бы Мой с нимфеткой; дар Марки - смерть твоя. Но вы женщиной не прельстились; вы вырождаетесь, не даёте потомства, тем смыслы гоните. Вы познание, - что и есть плод от женщины, - свели к случкам, скорым и пьяным. Вы пьёте водку, чтоб глушить смыслы, чтоб свергнуть логику Мной внушённых вам действий. Но - не поможет, как и ваш мат, чем сводитесь в одурь вашей, мол, истины. Будто знаете, в чём она?! - стал орать он. - Вы надмеваетесь в пьяной, райской-де тупости?! Русский - райский-де?! Нет! Вы падшие! Безвозвратно! Истину хочешь зреть? - Он, сняв куколь, выставил алгебру цифр и знаков; после продолжил: - Не было Авраама, шедшего из Харрана-де в Ханаан за богом. Жизнь была! хаотичность, бурная в красках и в музыкальностях! Я назвал это 'рай' и внушил первородный грех как суд рая, как словоблудие. Что, раб, понял? - Он усмехнулся и водрузил вновь куколь на свою формульность. - Я хотел мир не рая, но мир приватный, частный, где только Я творец. Вам, Квашнин, в рай рукой подать. Стоит сбыть словá - вы в эдеме. Но так не будет. Знай, вашу русскость скроют асфальтом и вы погибнете. Ибо логика стала суть вещей! Ибо истинен только Мой мир в этой вот логике, и Я истинен с Моим даром! Дар, Квашнин, - обособиться и дерзать своё - дивный дар, дар магический, непостижный наш иудейский дар! Статься. Видеть. Своё хотеть. Встать и вырваться и явить всем: частность всесильна более истины! В жизнь влить частное как историю - и историей жизнь смыть! Вот он - Мой первородный, Мой авраамов дар, что Я в Библии запретил как грех. Дар завидный и вас волнующий, изводящий дар. Дар владычества. Ибо как вдруг евреи мир учиняют и изменяют мир, а вы в зависти.