Что ж, истинней я иных? Реальней?
Пот прошиб от открытия. Он не ведает, кто с ним. Да! Нищеброд, карциномный промежник - и вдруг я истинен. Первый в мире! Я!!! не завравшийся логос, что спетушил: 'Я истина!' - на Голгофе. Истина - смутна. Мысль изречённая ложь еси не с того, что - не выразить, а с того, что - пуста как фальшь. Я смахнул пот волнения... О, ему знать ненадобно, кто с ним! Он и пустяк счёл 'психом', - если же выявлюсь эверестом? С этих пор мне беречь себя: во мне мера вещей; не вообще человек есть мера, врал грек-философ про девиантов с их извращёнными словом нуждами. Я, Квашнин П. М., мера! Мне даже в имени нет нужды! Род мой, - соль соли нации, - что он весь перед тем, кем я вдруг опознал себя?! Что и Антиаврам, кем я мнил себя, мол, он слово внёс - а я бью словá? Впредь - беречь себя! Нет мне ровни в прошлом и нынешнем!! Я терпел, когда знать не знал, чтó я. Шмыговы хапали, оттеснив меня, чувствуя во мне чужесть и даже вред им. Я был унижен - хоть тогда лишь стучал в дверь, типа стучите и вам откроют... Но, поправляюсь, мне не себя беречь: я - пустóта предельная, никаких идеалов, планов, теорий, смыслов не знаю, также традиций и вящих 'ценностей'. Да и плоть моя с раком - низкого качества. Но при всём при том я есть истина в результате, ведь антиномии совпадают в высших их точках, где плюс есть минус! Надо беречься... Марка, да? Обратить его, внука любящих не основы, но их 'концепции'!
Важный миг настал. Где 'М-2' подле Тулы (а слева дачные и иные объекты с фоном высоток) лезет низиной, там указатель, что в километре - психдиспансер. Прокатим вниз - на подъёме он выскочит, указатель, быть не попутным, многим из тысяч, но как претензия. Я решу там: понял ли Марка, что я не только лишь словобойца, а сходно истина? Сдаст меня на 'два дня', сунув куш (а они уж продлят срок нá год с копейками)? У меня был один приём, - сублимация (то есть ре-сублимация), - чем вот так сидеть, дожидаясь, что он свернёт-таки, сочинив, что нам нужно свернуть туда... Впереди полз фургон, мы - следом... Время приваживать.
Он курил.
- Марка, мысль пришла... - и я сжал кулак.
Он глотнул из бутылочки.
- Про 'содомское просвещенье'.
Он притормаживал под уклон.
- Толкуют, что Содом - грех? - вёл я. - Ан, и не грех он. Что? - сублимация. От латинского 'возносить', 'возгонка'. Зарево от Содома - больше, чем пламя. Зарево нам в урок. Какой урок? Что там было инакое, чем Аврам хотел, навязавший власть слова. Там возносились, но не в культуру, в лад шельме Фрейду, ради абстракций, а, Марка, в истину... - Я следил фургон, что достиг дна лощины и двинул кверху свой ржавый зад в дыму. - Знай, Содом это мир до Аврама. Там шло обратное: всех слияние из аврамовых 'дней творения' вновь в аморфное, с привлечением лишь мужчин... скорей всего, андрогинов, у коих два в одном. А намёк на то есть в апокрифе, что Христос будет царствовать, когда двое в одном, ни женщина, ни мужчина... В нём, в Христе, - я вдруг выпалил, - ухищренье слов! Он вопит: 'Я есмь Жизнь, Свет, Истина' ? Мимикрирует!
- Ты отвлёкся.
- Да, я отвлёкся. Но это важно: слово спасается, ухищряясь... Нам Содом запрещён, так? К деторожденью? Что оно, как не страшная, в муках с кровью, казнь изначального разделением? О, здесь умысел - разделять, чтоб властвовать! 'Столп' жены Лота помнишь? как вдруг застыла, оборотившись? Дескать, нельзя зреть лик Первожизни, грешно смотреть назад! Запретили! Кто? А Аврам твой! Ресублимировали в Содоме... я и не знаю кто... нечто истинней, чем словесные функции 'человеки'... - Я наблюдал фургон; Марка мог обогнать его, но сдержался. Целит к дурдому? Что, повернёт-таки?
- С Никой как?
Ищет довод, чтоб разъяснить ей, что он не зря меня свёз в дурдом?
- С Никой?.. - Я глазел на обочину, где знак выскочит: мол, сюда, в дурдом! Я вдруг сжал кулак, резюмируя: - Марка, женщина - это то, в чём слова строят нагло и разрушительно свой перформанс. Женщина... не постиг вполне, но я чувствую: в ней ответ... Про Нику? Не сублимирует, я пытался. Речь ведь о чувстве, кое не может быть, потому что взорвёт мир слов, чтоб отправить всех в донное - в вечность, Марка, в Пролог! в тот рай, где конкретика прекращает быть, где есть только блаженство полного счастья... Знай, здесь не секс! Здесь большее! Больше музыки, возбуждающей чувства! Здесь термоядерный взрыв чувств, их апгрейд к праосновам! Ресублимируют лишь с нимфеткой. Ибо не секс, но взрыв... Ника, Ника... Ника иссякла, не сублимирует.
- Вот как?
- Не ради похоти, - гнул я, - но для возгонки, - необратимой! - нас в изначальное, что бывает единожды в исступлении. Спят ведь с женщиной ради мыслей, что, вот, господствую, вот она, а вот - я над ней! познаю её всяко и трансформирую! - Я следил за обочиной, и мой сжатый кулак подрагивал. Я следил, чтобы главное выдать там, близ знака. - Надо иначе, не ради мыслей, а в сублимации, - досказал я.
- То есть в возгонке? - он уточнял.
- Да, верно! Не к детородству, но к возвращенью в рай... Грех в соитии? Ни при чём оно. А грех - женщину портить. Твой ведь член, Марка, - умысел, оплотнение умысла. Он насилует женщину, понуждает рожать, быть пользуемой под фаллос, под его планы...
- 'Умысел' - член?
- Да! - выдал я, и мой сжатый кулак ломило. - Да, если хочешь. Член - средство умысла как активного целевого воления - имплантирует в плоть сей умысел и заводит плоть в игрища в рамках умысла. А потом он всё сваливает на плоть: взалкала, мол... В слове гнусный блуд! Это с женщиной. А вот с девочкой... Есть Набоков и Достоевский - два провокатора, написавшие про тренд к девочкам... Я не думал о девочках, пока их не прочёл: томление пышных мяс по девочкам.