- Глот беспорточный! - бросил Закваскин и заявил мне: - Глянь, сосед, - стройка. Как потеплеет - роем фундамент. Что бузить? Тут масштаб у нас на район, на область. Нам тут отель дай; жить будут немцы. Подь-ка за паспортом, я тебя к Зимоходову, что ты продал мне...
Заговеев стал бить по трубам. Враг всколыхнулся. И мы стояли друг против друга... Странный класс существует в лжи - класс охранников с пистолетами, автоматами, ружьями и ножами, зырящих в 'тéлеки', мнущих чтиво, давящих жвачку слов о футболе, женщинах, олигархах, о метких выстрелах и работах, где можно сходно быть при оружии, спать, трепаться, жрать и почитывать всё дежурство - но иметь больше денег и больше власти. Это отребье едет на службы и, в электричках либо в метро, позёвывает, чтоб додрёмывать в офисах, в вестибюлях, при въездо-выездах, на складах, в коридорах, на проходных и в будках. Всё у них спит внутри, чтоб в час 'ч' пробудиться и показать себя: дёргают спусковые крючки, бьют битами, кулаками, брызгают с газ-баллончиков, режут... А получив за труд, засыпают. В них нет привязанностей ни к чему, лишь к деньгам, и нет иных страстей - только бить да терзать. Расправа их основной инстинкт. Ради этого они жрут, спят, мнут детективы, холят оружие - только б, стрельнув, явить себя из своей бледной серости.
Их Серёня кружил близ нас, рыхловатый, гнилой. Заговеев повёл топор. Кто-то выхватил пистолет.
- Цыц! - Старший Закваскин смотрел на нас, будто мы два козла. Я вспомнил, как после маркиного эксцесса он посоветовал нас в 'лесок свезти'. - Гришка, пьянь! - назидал он, сдвинув папаху. - Как ты жрал водку, так балдой сдохнешь.
- Ты, пёс, трубу мне?! - нёс Заговеев с пьяным лицом. - Тут Марья! И, пёс, закон есть! Мой тут участок!
Щерясь, Закваскин рыл клюкой землю. - Экий курлыпа! Как вдруг тут Марья? Кликну милицию, что трубу разбил. Тут труба - как ты весь с твоим мерином стоит! Тут, пьянь, моя земля. Корешок твой всё понял и не бузит, глянь... Слышал, Рожанский? Твой черёд дом продать.
Я молчал.
Придержав клюку локтем, старый Закваскин высморкал ноздри и грозно буркнул: - Мы не обидим, хоть твой дружок пулял. А залупишься - шиш тебе. Землемер придёт мерить, где тут моё, где ваше. Ты, Гришка, тоже... Этот гектар твой - как он под стройкой? Мне коммунизм гнёшь?! Всё твоё - вниз, в лог, на хер! Мне, как страдавшему от партийных и как потомку, кто основали, тут три гектара. Дуй, пьянь, в Мансарово, там пей... Всех с первым мая! - И он пошёл прочь, видный папахой. Следом юнцы с качками шли в дом Закваскина травяным длинным клином, бывшим границей между дворами... Ветхий шалаш вблизи вдруг напомнил мне архетип.
- Я думал, - вёл Заговеев, - раз тут моя земля, Марье лучше, чем под Закваскиным на их кладбище. Прибежит с фермы, выполет грядку или польёт что... - Он топором ткнул в трубы. - Марья-то умерла... Все померли! Лишь Закваскины - а они не с той жизни, не из несоветской... Я разве против? Я про советских - были едины: фрицев мы били, ну, целина ещё, космос, Братск и Магнитка... Там оно, наше, и что любили мы: Марья, я и Надёна, с кем мы здоровкались, помнишь, как то крыльцо везли... А Закваскин врёт: с первым мая! - но он куражится, не его было время. Счас его время, чтоб на ворованное - дом немцам, кто меня стукали в сорок третьем; тут были, немцы-то, я малой был... - Он слабо пнул трубу. - Потерпеть бы! Социализм крепить! Врут, в религии правда... Дак мы, советские, церкви рушили, чтобы Бога спасти с церквей, чтобы Бога к нам в жизнь! Им надо, чтоб Он в тюрьме сидел в ихней церкви. Коль в церквах пусто - значит Бог всюду и на свободе. Что Ему в церкви? Он ведь живой Бог. В церкви все службы - Богу неволя. Службы - словам, не Богу. Как у богатых? Я церковь строю - значит, и Бог мой, я вот не дам - Бог меньше; я вот на службах выдам про Бога, что мне удобно, и все поверят, так как моя власть... Церкви порушить - Бога избавить. Богу наш мат был - лучше акафиста. Бог - не в нотах; Бог в соловьях пел... Бога в тюрьму чтоб - вновь церкви стоят. Так ведь, Михайлович? - Заговеев вздохнул в слезах. - Бога в церкву - чтобы Он гадствам их не мешался? Я тут сыздетства, тут от отца рождён... А пёс гнать меня?!
Он швырнул топор прямо в трубы (знай, что под трубами не Мария, он обезумел бы) и пошёл к избе. Я следил, как, надев пиджак с орденом, во дворе он впряг мерина в небольшую телегу. Нижней дорогой прибыл с шестёрками и с клюкою Закваскин и у плетня стал буркать:
- Ты, Гришка, шуточки шутишь? Я вас с Рожанским... Слышишь, пьянь?
В перепойной трясучке, не отвечая, тот влез в телегу. - Эта, Михайлович, едем в Флавск! К прокурору мы... Расскажу, как он провод крал, этот самый герой наш, как домá грабил. Чтоб он в отсидку, а не хотель копать! - Заговеев тряхнул вожжой. - Этот пёс тут не главный!
Тронулись, но Закваскин шагнул к нам. - Гришка... - он супился из-под края папахи. - Скор ты врать... - Он кивнул вдруг Серёне с Виталей, и те ушли.
- Ходь, каряй, ходь!! - Заговеев мотнул вожжой.
Но Закваскин держал оглоблю.
- Пёс, уйди!
- По-соседски бы! - звал Закваскин, двигаясь рядом. - Шутки шутить нельзя? Уберём мы те трубы. Чтоб я сосед подвёл? - Он поглядывал вдаль. - Что злишься, пьянь? Опохмел не тот? Водки дать?.. - Он отстал вдруг.
- Я счас шутю тут! - нёс Заговеев и погонял в разлог. - Он мне водку, будто пьянчуге... Вор чтоб командовал?!
Я смотрел, как Закваскин шагал вослед.
Громыхая телегой, мы из разлога взмыли к Тенявино. Заговеев снял шапку и ею вытер лоб. - Доброезжий мой мерин, но сильно нервный... Водку мне... В Флавске есть ещё люди... а не хотель ему... Власть сменяли, и что дала она? Главно - нужным быть. Счас плевать, кто ты есть; хоть сдохни. Вроде как скот - мужик. А была власть такая, что и душе дала; без неё одна тьма, лишь вкалывай. Прежде я всей душой жил, друг мой Михайлович! Как в газетах-то было? ты, народ, главный, всё тебе! Так и нужно. Жизнь ведь несладкая - труд сплошной. Он затем и народ, что трудится. Власть советская... Смысл в ей был! Вроде, я, мужик, - миру делаю: хлеб ращу или БАМ. И космос... Счас ковыряюсь. И их кривляк смотрю. Счас - рубли давай. А не думают, что мне нужно не как скоту... Смысла дай мне, что нужен! Нас власть советская... За прогресс всего мира я здесь копал в грязи! Мне та гордость, что я никто - а нужен. Или репрессии - тоже, вроде, не как счас, что тебя нету, - а вроде нужен для исправления. Как бы ты не никто, а - всё. Даже если дурной ты был, о тебе вся забота... Смысла дай, что я есть ради пользы! - вдруг распалился он. - Кто без смысла я? Человек?! Нет, мерин! Смысла дай, что я мал - а весь мир держу и что трактор мой вслед Гагарину! А мне этот вор застит, что только рубль счас... Бегай-ка!! - взгрел он мерина.
Ехали по-над яром... Слева Тенявино шло безлюдным дачным концом... Вот дом проплыл, двери настежь, значит ограблен... Ишь, Заговеев... Смысл ему... Не поймёт, что не смысл благ. Я-то постиг... А толку? Где гибель логоса?.. Это всё, что успел я подумать, глядя в блеск вод внизу... Крик, дичайший крик... и рывок... Я сорвался в яр... Близ - Серёня с Виталей и, в лёт, телега... Я - подле тальника; метр до речки. Мерин ржал с выгнутым вкось хребтом в воде. Заговеев был мёртвый, рядом бутылка. Я потянул его... Подошла тень в папахе.
- Всё, карачун козлу! - бесновался Серёня (или Виталя).
- Дуйте в милицию. Мне Саидова... Уголовка тут! - затряслась клюка. - Гришка, дурень... Сколько раз велено, чтоб не пил, пьянь.
Я разом вспомнил, как он мирился-де и хватал за оглоблю... Он и за нами шёл, точно знал всё... И плюс бутылка... а её не было. И ещё этот крик...
Убийство? Да, несомненно... Рядом, чуть выше по этой Лохне, за ивняками, мой бедный мальчик и изначальное. Здесь же - гибельный ложный мир...
Саидов. Вместе со 'скорой'. Он меня спрашивал, в 'састаянии вы атветить?'. Да, в состоянии. Как мы 'ехалы'?.. Но Закваскин встрял, что поехали 'после труб', разбив их. Чин, решив: 'Спьяну', - слушал свидетелей.