Соглашаясь на любые условия труда, русские невольно становились конкурентами местных тружеников (арабов и берберов, итальянцев) и тем самым вызывали к себе неприязненное, если не враждебное, отношение. Борьба за рабочие места, даже между мелкими торговцами, приобретала жесткий характер.
На первых порах все же можно было найти занятия, приносившие хоть какой-то доход. Со временем, однако, делать это становилось все труднее. В особенно тяжелом положении оказались высшие и старшие командиры бывшей эскадры. Люди преклонного возраста, не имевшие гражданских специальностей, не обладавшие крепким здоровьем а главное — тяжелее других переживавшие крах идеалов, служению которым была отдана еще со времен Порт-Артура и Цусимы вся жизнь, с большим трудом адаптировались к новой реальности. Надежды на то, что французские власти как-то позаботятся о них, не оправдались. Вице-адмирал Ворожейкин начал с разведения кроликов и коз, продажи молока, одно время был даже кладбищенским рабочим, а в конце концов получил место бухгалтера в одном из учреждений общественных работ. Контр-адмирал Беренс шил и продавал женские сумочки, работал в типографии. Генерал-майор Завалишин трудился сторожем во французском лицее. Командир миноносца «Жаркий» A.C. Манштейн делал домашнюю мебель, мастерил на продажу байдарки, а его жена трудилась горничной.
Не могли найти достойного применения своим знаниям и многие гражданские беженцы. В силу объективных причин в Тунисе спрос на специалистов был вообще ограничен. Далее, большинство россиян не желало, как и в Египте или Марокко, расставаться с российским гражданством. Получить же должности в структурах протектората можно было лишь при условии все той же натурализации. И опять же они вынуждены были возвращаться к такому своеобразному работодателю, как Иностранный легион.
На тунисской земле через вербовочные пункты легиона прошло немало бывших пассажиров русских кораблей, прибывших сюда из крымских портов. В их числе были кубанские и донские казаки, бывшие студенты, чиновники. Для всех тех, кто не нашел работы, но мог носить оружие, оставался еще легион или другие части колониальных войск, например Французская африканская армия (ФАА). По некоторым оценкам, в Тунисе в легионе, а также в ФАА служили сотни русских. В составе легиона впервые сформировался кавалерийский полк, в котором только командир и его заместители являлись французами, а остальные бойцы — рядовые, сержанты, офицеры — все были казаками. Полк дислоцировался в районе г. Сус; его подразделения также охраняли конными разъездами границу протектората с итальянской колонией Ливией. Служба в легионе не могла, конечно, вызывать симпатий у коренного населения Туниса к тем русским, которые, как и легионеры иных национальностей, участвовали в карательных операциях. В тех самых, о которых Николай Туроверов, бывший донской подъесаул, а затем и известный поэт и легионер, скажет:
Как и в других африканских странах, беженцы пытались как-то сплотиться, создать собственные организации — залог выживания. Организации и объединения носили исключительно общественный и благотворительный характер. Правовой режим протектората не разрешал иностранцам основывать общества политической направленности. Впрочем, членам таких обществ не возбранялось публично выражать свои взгляды и мнения о положении в России и мире.
Еще на эскадре был создан Комитет защиты интересов беженцев в Северной Африке. Затем уже на берегу возникли объединения офицеров полков бывшей Добровольческой армии — алексеевцев, корниловцев, дроздовцев, марковцев. Затем организовалось Общество гардемаринов — выпускников Морского корпуса. Формировались, как водится, филиалы (отделы) ветеранских объединений, центры которых находились в Европе. Например, Союза русских комбатантов (ветеранов войны), его главой был вице-адмирал Ворожейкин, Общества русских офицеров (руководитель тунисского отдела — подпоручик Б. Шкунов).