С этого времени вся недолгая, но насыщенная многотрудными делами, открытиями и подвигами жизнь Алексея Чирикова оказывается связанной с русскими исследованиями северных пространств Тихого океана, его берегов и островов. Причём Чириков смотрел и на дело Камчатских экспедиций, и на проблему освоения русскими тихоокеанской зоны как подлинно государственный ум. С его огромным опытом и научными знаниями он мог бы сделать для дела Русской Америки очень много, однако умер до обидного рано, надорвавшись в своих трудах.
Но кто был повинен в том, что русские тихоокеанские открытия в эпоху Анны Иоанновны и её фаворита Бирона давались России такой дорогой ценой, оплаченной не только русским потом, но и русской кровью? Кто-то ведь в этом был повинен — и не только из-за расейского разгильдяйства и равнодушия, но и по намеренному злому умыслу…
И этот злой умысел против Российского государства явно имел место — как внутренний, шкурный, так и внешний, коварный… Вскоре после смерти Анны Иоанновны и воцарения новой русской монархини ей — «Всепресветлейшей, державнейшей, великой государыне императрице Елизавете Петровне, самодержице всероссийской, государыне всемилостивейшей» — был «всеподданнейше» преподнесён «краткой экстракт для объявления интереса о разорении от Беринга с товарищи самого лутчаго Сибирского края». В этом экстракте (без даты, но составленном не позднее сентября 1743 года) сообщалось, в частности:
«А в какую сумму оная экспедиция стала, того, хотя точно ныне знать и невозможно, однако ж за истинну возможно принять, что не меньше полутора миллиона рублев, потому: понеже чрез десять лет отправлялося из одной Иркутской губернии по сороку тысяч рублев денег, да по штидесят тысяч пуд провианта, которой до Охоцкого всякой пуд в поставке по два рубли стоит, отчего как Якуцкой провинции якуты, так и пашенные крестьяне Иркуцкой губернии великие тягости и до ныне претерпевать принуждены…»
Сей «всеподданнейший» «экстракт» оказывался документом, любопытным двояко, и на нём надо остановиться подробнее…
Камчатская экспедиция Беринга была крупнейшим государственным проектом и длилась с перерывами почти двадцать лет. Состоявшая вначале из приблизительно 300 человек, к концу она насчитывала до 2000 участников, включая группы перевозчиков грузов по рекам Алдану, Мае, Юдоме и Ураку, артели плотников и т. д. Кроме того, на нужды экспедиции работало — как о том сказано и в «экстракте», русское и нерусское население Сибири.
И при всём этом материальное положение и быт непосредственно тех, кто являлся объектом всех забот и «тягостей», то есть прямых участников экспедиции, были более чем неблестящими. Процент заболеваний и смертности даже среди офицерского состава экспедиции и смерть самого Беринга не в штормах, а от тягот наземной зимовки говорят сами за себя.
Поэтому безымянный недатированный «экстракт» был, собственно, провокационным доносом, имеющим целью опорочить в глазах Елизаветы результаты Камчатских экспедиций и государственный потенциал их открытий. С другой стороны, в этом, крайне одностороннем, «экстракте» явно усматривается и ещё одна — менее отрицательно масштабная, но не менее подлая — цель: списать на расходы по экспедиции Беринга многолетние злоупотребления и казнокрадство как местных, так и, прежде всего, столичных чинов и сановников Анны Иоанновны… В том числе — в учреждённом 18 октября 1731 года аннинском Кабинете министров и в Адмиралтейств-коллегии.
Здесь не место анализировать взаимные интриги и обвинения в финансовых махинациях аннинских сановников Артемия Волынского, Фёдора Соймонова, графа Николая Головина, графа «Андрея» Остермана и т. д. Однако указать на них не мешает, отметив, что сами не всегда чистые на руку Волынский и Соймонов выпустили даже сатирический памфлет на деятельность гр. Николая Фёдоровича Головина (1695–1745) — главы Адмиралтейств-коллегии и сторонника экспедиции Беринга, но одновременно — и сторонника Остермана. В то же время в 1739–1740 годах группировка Волынского — Соймонова подготавливала решительный удар группировке Остермана — Головина в виде плана замены выходца из Дании Витуса Ионсенна Беринга другим выходцем из Дании — Мартыном Шпанбергом.