Но вернемся в Албазин. Шотландский казак Афанасий Бей-тон держался в осаде десять месяцев! Я так и не выяснил, сколько русских там было поначалу — но, учитывая численность прошлого гарнизона, не более двухсот человек. Осаждавших — восемь тысяч при четырехстах пушках (которыми, кстати, командовал не китаец и не маньчжур, а французский монах-иезуит Вердье. Вот уж поистине эти «злокозненные езуиты» везде пролезут!).
Бейтон держался с начала июня 1686 г. до начала мая 1687 г. Продовольствие подошло к концу, в остроге началась цинга… Бейтон держался! Жаль, что эта история, судя по всему, осталась совершенно неизвестной сэру Вальтеру Скотту — роман получился бы захватывающий…
В конце концов на выручку албазинцам прибыл посланный из самой Москвы царский окольничий Федор Головин, дипломат не из бестолковых — при нем было и письменное полномочие на переговоры, и достаточно сильный военный отряд.
Осаду китайцы сняли. Из героических защитников Албазина в живых остались Байтон и с ним двадцать два человека. Начались переговоры, причем в составе китайской делегации обнаружилось еще два иезуита: испанец Перейра и француз Жер-бийон.
Китайцы, уверяя, что это их исконная земля, выдвинули весьма оригинальный аргумент: река Амур, мол, находилась во владении их богдыханов… со времен Александра Македонского! Ясно было, что тут поработали иезуиты, просветив китайцев в древней европейской истории. Головин, глазом не моргнув, невозмутимо заметил: со времен Македонского, хорошие мои, много воды утекло…
Переговоры тянулись долго и напряженно — вплоть до того, что войска высоких договаривающихся сторон занимали боевые позиции. В конце концов договорились провести границу по реке Аргунь, и русские ушли из тех мест — как оказалось позже, на время…
Кто сегодня помнит о героической обороне Албазина и бравом шотландском казаке Афанасии Бейтоне?
А землепроходцы продолжали осваивать Сибирь и Дальний Восток. Долго и упорно искали легендарную «серебряную гору» — и на Чукотке, и в низовьях Амура. Ходили завлекательные разговоры, будто эта гора сплошь из чистого самородного серебра, каковое свисает «соплями», туземцы эти «сопли» сшибают стрелами и пускают на украшения.
Гору эту не обнаружили до сих пор — хотя геологи в принципе теоретически существование ее допускают. Впрочем, на Чукотке еще немало мест, где в буквальном смысле не ступала нога человека.
Вот, кстати, о чукчах. Именно они оказали русским самое яростное сопротивление. Сегодняшний читатель, я уверен, при этаком известии может и расхохотаться — для него чукчи представляют собой не более чем простодушных и безобидных детей природы, вошедших в известный цикл анекдотов.
Но это сегодня, господа мои. Лет двести пятьдесят назад я бы и врагу не посоветовал столкнуться нос к носу с этими «персонажами анекдотов». Обитавшие в тех краях, где мало кто способен выживать, прошлые чукчи были бойцами умелыми и страшными — и нанесли русским (даже в течение восемнадцатого века!) немало серьезных поражений. История — дама упрямая: реальный контроль над Чукоткой Российская империя установила только в первой трети девятнадцатого столетия. До этого, как говорится, раз на раз не приходился…
Камчатку, правда, русские уже во времена Дежнева заняли прочно. Кстати, именно оттуда, с Камчатки, происходит одна из самых курьезных казачьих челобитных. Анадырские казаки всерьез обвиняли своего десятника Ивана Рубца в том, что он во время своего дальнего морского похода «с двумя бабами всегда был в беззаконстве и в потехе». Причем развратник этакий игнорировал упреки сплоченного трудового коллектива: «и с служилыми и торговыми и с охочьими и с промышленными людьми не в совете о бабах». Коллектив ставит начальнику на вид разнузданную аморалку, а начальник, оторвавшись от народа, нагло игнорирует…
«Бабы», конечно же, были местные, камчадалки — откуда в 1662 г. на Колыме русские женщины? И кошке ясно, что стучали на десятника подчиненные из чистой зависти: у них ни у кого баб нет, а у Ваньки — цельных две… Такие вот коллизии. Челобитная вроде бы осталась без последствий: ну да, только и дел у государя московского, как следить за моральным обликом камчатских казачьих десятников…
Поговорим о мифах, сопровождавших освоение Сибири.
До сих пор идет ожесточенный спор — «освоение» это или все же «завоевание»? В советские времена, ежу понятно, высочайше повелено было считать, что «освоение». Что приход русских всегда, везде нес исключительно «прогрессивный» характер, а все конфликты сводились к редким стычкам вроде тех, что изображена на знаменитой картине Сурикова.
В новейшие времена, как водится, шарахнулись из одной крайности в другую. Появились работы, где движение русских «встречь солнцу» изображается исключительно как непрерывная череда войн.
Ну а истина, как ей и водится, где-то посередине. Где «завоевание», а где и натуральнейшее «освоение». Все зависело от места и от ситуации. Поднимись подданные Кучума против русских в едином порыве, как один человек, — горсточка казаков была бы попросту сметена, да и последующие экспедиции вряд ли вернулись бы назад.
Вот вам история дворянина Василия Шульгина, краткая и печальная. Его отряд в несколько сот человек в 1693 г. отправился к озеру Семискуль в Западной Сибири — и полег там до последнего человека. Никто не вернулся. Местные племена были настроены крайне решительно — истребить, и баста…
А вот история совершенно противоположная. В низовьях реки Томи, притока Оби, жил со своим племенем мелкий князек по имени Тоян. Едва появились русские, он обратился с просьбой о принятии его в московское подданство, не поленился самолично съездить с челобитной в Москву (для 1604 г. — странствие нешуточное). Помог русским построить в своих владениях острог (на месте которого ныне располагается город Томск), да и впоследствии сотрудничал абсолютно во всем — за что был даже освобожден от ясака.
Причина? А так ему было ужасно выгодно. Подданных у этого князя насчитывалось всего-то триста человек обоего пола — а со всех сторон, куда ни глянь, обитали гораздо более сильные и воинственные соседи, способные проглотить владения Тояна, как муху. Вот он, оценив ситуацию, и прилепился мгновенно к могущественному сеньору.
Другой пример, опять-таки крайне многозначительный. Енисейских киргизов долгие годы «крышевал» монгольский алтын-хан («золотой царь») Кункачей. Несмотря на пышный титул, правил он не всей Монголией, как может кто-то подумать, а небольшим княжеством, и резиденцию свою устроил в тувинской глуши. С киргизов этот «золотой царь» драл по полной программе: десять соболей с человека в год и десятую часть всего поголовья скота. Когда ему взбредало в голову затеять войну с такими же мелкими «царями», а происходило это частенько, киргизов сотнями угоняли на пополнение армии. К тому же они обязаны были снабжать монголов подводами, продуктами и проводниками, участвовать в царских охотах в качестве загонщиков.
И тут приходят русские, которые говорят, что им нужно всего только одну шкурку в год с человека — за что твердо намерены защищать киргизов от всех окрестных царьков. Как вы думаете, долго ли енисейские киргизы судили и рядили, прежде чем принять новые налоги? Правильно, согласились не раздумывая…
Так что продвижение русских в Сибирь (будем избегать обоих вышеприведенных терминов, символизирующих две крайности) именно так и протекало: тот, кто видел в них агрессоров или нешуточных конкурентов по сбору налогов, активно сопротивлялся; тот, кому было выгодно, без всяких колебаний признавал над собой власть московского царя. Понемногу устаканилось до среднего арифметического.
А самое главное — заняв ту или иную территорию, русские старались, чтобы на ней воцарилось полное спокойствие. Происходило это, конечно, по насквозь практическим мотивам: царству нужны были исправные плательщики ясака, а не обиженные мятежники, с которыми приходится воевать долго и старательно. Воеводы на местах притесняли «инородцев», как могли — но точно так же они изгалялись и над православными, вымогая денежки за каждый чих. Официальная политика государства как раз была направлена на то, чтобы «мирволить» новым подданным — порой к ним проявляли чересчур уж большую терпимость, прощая мятежников, успевших пролить немало русской кровушки.