А между тем было время, когда оба эти монастыря были одними из главнейших во всем армянском царстве. По словам старинного армянского географа Вартана, в Иогана-Ванке хранились некогда самые чтимые армянами святыни: саван Спасителя, рука св. Стефана, ребро Иоанна Крестителя, а в Сагмос-Ванке «никогда не умолкало пение псалмов».
Вообще, вся местность по течению реки Абаран-су была густо усеяна храмами и монастырями, из чего видно ее особенное значение в древней истории Армении. Теперешнее селение Карпи было в старину многолюдным городом, а самое название Абаран значит по-армянски «дворец»; это заставляет предполагать, что в Карпи или каком-нибудь другом месте по течению реки Абаран, — которая называется также и Карпи, — было летнее местопребывание армянских царей.
Покормив лошадей в Сурп-Кеворке часа полтора, мы не останавливались до самого вечера, хотя дорога все время тянется несколько наизволок и, несмотря на официальное именование ее шоссейного, несмотря на стояния по сторонам кучки щебня, — представляет из себя не что иное, как каменную осыпь, ломающую ноги лошадям и колеса экипажам.
По дороге то и дело встречаются толпы курдов с навьюченными осликами, суровые обитатели атагёзских пастбищ, не вселявшие в нас особенного доверия своим чисто разбойничьим видом. Проехали курдскую деревню Али-Чичак и достигли, наконец, большого селения Баш-Абаран, что значит «головище реки Абаран», где предстоял нам ночлег, а измученным лошадям нашим — давно необходимый отдых. Въехали мы в Баш-Абаран, прихватив часок прохладного вечера; тут мы уже в полной власти Алагёза, которого снеговые утесы, близко надвинувшиеся над селением, дышут на равнину холодом зимы. И сам Алагёз, с закатом солнца, вдруг разом потемнел, нахмурился, посинел, как труп.
Остановились мы в доме сельского управления. Чепар отправился разыскивать волостного старшину и передать ему бывший с нами письменный приказ эриванского губернатора оказать нам всякое содействие к удобному ночлегу. Волостной старшина явился к нам с медалью на шее, с револьвером и патронами у пояса, и сейчас же принялся устраивать нас. В просторном доме сельского управления — четыре чистые комнаты с двойными рамами, необычными в этом южном краю, с кроватями, столами, стульями, шкапами для платья, даже с умывальником, вешалкою, зеркалом, лампами, подсвечниками, чернильным прибором на письменном столе, с ковром на стене у постели и прочими затеями цивилизованной жизни, совсем как в порядочной гостинице какого-нибудь русского уездного города. Этим деревенским комфортом, до крайности необходимым для правительственных и земских деятелей, обязанных, по роду своей службы, часто ездить по селениям края, — эриванская губерния пристыживает наши коренные русские губернии, совсем не заботящиеся об этой немаловажной житейской статье. Комнаты были хорошо натоплены; откуда-то притащили нам множество подушек, простынь, теплых стеганных одеял, тяжелых как матрацы, — все очень чистое. Явился, конечно, самовар с чайною посудою, а скоро после него — и горячий суп с курицею, который был особенно кстати в эту прохладную ночь, под снегами Алагёза, после целого дня тряски и сухоедения.
Мы прекрасно выспались под теплейшими одеялами на покойных постелях, и в шесть часов утра бодро вскочили на ноги. Было еще темно, когда, напившись наскоро чаю, мы выехали со двора сельского управления; на горизонте едва только брезжила узкая полоска приближавшегося утра; гулко звенит в неподвижном воздухе ночи маленький водопад, падающий с круч Алагёза. Это и есть головище, то есть исток реки Абаран-су. Алагёз поднимается прямо над нашими головами, и от его белых вершин тянет бодрящим, тихим холодком. Земских всадников, которых мы переменяли до сих пор на постах, тут уже нет, — и пришлось взять чепара от волостного старшины. Сразу начался крутой подъем; делается все прохладнее, все суровее. Справа, под голыми горами, тянутся все курдские селения, налево, под утесами Алагёза, — армянские. Только одна деревня Джизель-Дара («Красивое ущелье») заселена татарами. Курдские деревни — это звериные норы в кучах камня; на них торчат земляные горбушки труб, широких как бочки. Издали видишь только одни черные пирамиды кизяка да стожки «юнжи» (люцерны) на плоских земляных крышах. Трудно представить что-нибудь безотраднее и беднее этих жалких логовищ. Первое селение их, которое мы проезжаем, «Мирак», второе — «Джинги», третье — «Хор-Булак» («Слепой ключ»); в Хор-Булаке даже не жилища, а скорее пещеры, вырубленные в подножии скалистого холма. Несмотря на ранний час, много курдов и курдинок, в чалмах и живописных повязках с бахромою, идут по дороге, прогоняя на горные пастбища мулов и ослов. Стада маленьких, тощих коровенок бродят уже по скатам гор; нынешний год была бескормица во всем здешнем крае, и скот сильно исхудал.