Знамя борьбы за новые передовые идеи подняли декабристы. Они не стремились к усовершенствованию военной системы в интересах господствующего класса, а считали нужным заменить ее вместе с существующим строем.
И. Г. Бурцов, П. И. Пестель, Н. М. Муравьев, Ф. Н. Глинка и другие старались решать кардинальные вопросы войны и боя и способов организации, образования и воспитания войск в плане передовой буржуазной науки[289].
Декабристы поставили вопрос о связи военной организации с общественным устройством и о необходимости заменить устаревшую феодальную военную организацию более высокой — буржуазной. Они доказывали целесообразность ударной или глубокой тактики, преимущества которой подтвердил опыт боевых действий русских войск под командованием великих полководцев Суворова, Кутузова[290].
Поражение декабристов на время прервало разработку вопросов военной теории в буржуазном духе. Разгромив дворянских революционеров, царизм еще яростнее стал бороться за сохранение крепостнического строя и соответственно феодальных пережитков в военном деле. Этому способствовало и то, что вооружение не претерпело сколько-нибудь серьезных изменений, как не изменились и способы военных действий.
Тем не менее в военной теории продолжалась борьба вокруг двух тактических систем. Передовым взглядам декабристов противопоставлялись взгляды западноевропейских военных теоретиков, особенно Ллойда, Бюлова, эрцгерцога Карла и Жомини. Отвлеченные схемы Ллойда и Бюлова не мешали царизму сохранять феодальную систему комплектования и боевой подготовки войск на основе феодальной военной идеологии.
Русские военные теоретики стремились находить самостоятельные пути в решении коренных проблем военной истории. «Я не видел причины, — писал автор «Теории военной географии» полковник П. А. Языков, — почему мы, русские, должны повторять только то, что сказано писателями иностранными. Не положено в законах природы, чтобы идеи новые и открытия в науках должны непременно следовать от Запада к Востоку. Они могут принять и обратный путь»[291].
Первые крупные труды по тактике, вышедшие во второй четверти XIX в., принадлежат генерал-майору Н. В. Медему. Медем критически оценивал системы известных западных военных специалистов, причем ни одна из этих систем не признавалась вполне приемлемой. Медем пришел к выводу, что «постоянные, безусловные правила для самых действий существовать не могут»[292].
Обращаясь к опыту, как к главному источнику знаний, Медем говорит, что опыт должен служить основанием военной науки.
Медем делил тактику на начальную и высшую, причем первая в свою очередь подразделялась на чистую тактику и прикладную[293]. Главная его мысль состояла в том, что способы ведения войны меняются под влиянием развития средств борьбы, и, следовательно, соответственно им должна изменяться и система боевой подготовки. Он возражал также против догматизации боевых порядков, ибо сам дух глубокой тактики основан на подвижности элементов боевых построений. Выводы Медема способствовали утверждению взгляда на тактику как на науку, признанную обобщать передовую боевую практику.
Наиболее крупным ученым, разрабатывавшим теоретические основы тактики в середине XIX в., был Ф. И. Горемыкин. В первый раз было точно и ясно определено место тактики в военной науке. «Стратегия, — писал Горемыкин, — дает им (войскам. — Л. Б.) общее направление сообразно с принятым планом войны, решает, где и с какой целью они должны вступить в непосредственное столкновение с неприятелем», тактика же «составляет в общей науке войны часть, которая имеет в виду исследование лучшего состава войск, их устройства, вооружения, строя, движений и действий в бою как в частях, так и в совокупности»[294].
Центральное место в тактике должно занимать учение о бое. Применение тактики колонн и рассыпного строя изменило характер боя, и поэтому теоретическая разработка принципа взаимодействия частей расчлененного боевого порядка имеет первостепенное значение для боевой практики. Горемыкин указывал на необходимость учета обстановки и исследований элементов, из которых она складывается. «На правила в тактике, — указывал он, — надобно смотреть не как на законы, всюду и неизменно исполняемые, а только как на общие мысли, как на указания, в духе которых должны быть на самой практике делаемы соображения; исполнение же этих соображений, смотря по различию случаев, может и должно изменяться до бесконечности»[295].
292
293
294