Описание прибытия самого первого русского корабля в Сиднейскую бухту, а случилось это 16 июня 1807 г., появилось в «Сиднейской газете» (The Sydney Gazette) 21 июня 1807 г., после чего каждое прибытие русских кораблей отмечалось в местной прессе. Этим первым кораблем было судно «Нева» под командой капитана Леонтия Андреевича Гагемейстера.
Судя по газетным заметкам и воспоминаниям русских мореходов и австралийских губернаторов, отношения между гостями и хозяевами были исключительно дружественными. Это и неудивительно. Вступив на престол в 1801 г., Александр I тотчас же заключил Конвенцию о взаимной дружбе с Англией, а в 1804 г. был подписан военный договор России с Англией и была составлена новая коалиция против Франции. Победа России над Наполеоном в 1812 г. фактически была спасением и для Англии. Кроме того, между русским Императорским флотом и английским Королевским флотом существовала тесная связь: русские офицеры проходили практику на английских кораблях, англичане же служили по контракту в русском флоте. Так, например, знаменитый русский навигатор Михаил Петрович Лазарев, приводивший между 1813 и 1825 г. свои корабли в Австралию четыре раза, в начале своей карьеры служил в британском флоте. А среди участников первых плаваний в Австралию на русских кораблях было два английских офицера. Таким образом, неудивительно, что к началу 1820-х гг. русские мореходы получили в Австралии статус «наиболее благоприятствуемой нации».
Русские визитеры привозили интересные новости, рассказывали о своих открытиях, заключали торговые договоры и удивляли местных жителей постройкой бань на берегах Киррибилли. В свою очередь, мореплаватели с интересом наблюдали за жизнью колонии, за аборигенами, изучали необычную флору и фауну Австралии. Их записи и зарисовки являются ценным историческим свидетельством.
Так, во время приемов, балов, экскурсий и совместных работ в порту происходило знакомство австралийцев с русскими, начавшееся на очень дружелюбной ноте. Хотя, конечно, не обошлось без событий, взволновавших жизнь колонии. Например, во время первого посещения Тасмании в мае и июне 1823 г. на фрегате «Крейсер» произошел мятеж. Воспользовавшись отсутствием капитана М. П. Лазарева, взбунтовавшиеся моряки объединились со сбежавшими каторжниками и скрылись в лесу, что напугало тасманского губернатора полковника Уильяма Сорелла (1817–1824), так как Хобарт в то время был слабо защищен. Офицеру фрегата Д. И. Завалишину удалось вернуть всех матросов, кроме одного — Станислава Станкевича, оставшегося в Австралии. Однако этот матрос не стал первым русским эмигрантом, потому что самым первым эмигрантом оказался ссыльный — бывший офицер русской армии во время царствования Екатерины II.
И вместе с тем русским в Австралии не раз доводилось слышать от австралийцев, что тот или иной форт на побережье континента — от Кейп-Йорка до Хобарта и от Сиднея до Аделаиды — был построен для защиты от нападений русских. Особенно этим знаменит Форт-Денисон в Сиднее, ставший символом напрасных страхов австралийцев. В то же время историкам давно известно, что в действительности дело обстояло гораздо сложнее. Массовая историческая память австралийцев об оборонных сооружениях против русских, дожившая до нашего времени и закрепленная в туристических буклетах и популярных комментариях, — не что иное, как результат умелого воздействия политиков на общественное сознание. На деле же прибрежные форты были частью обычной системы обороны, которую создает каждое государство. Проблема состояла в финансировании фортификационных работ. Часто они начинались задолго до очередного страха русского вторжения, тянулись многие годы, их финансирование бесконечно обсуждалось в парламентских дебатах, но ситуация меж тем не менялась. И лишь очередная паника перед «готовящимся русским вторжением» заставляла и английских политиков, и простых австралийцев раскошелиться, а форт в конечном итоге приобретал славу как построенный против русских.
«Русские страхи» охватывали Австралию несколько раз: в 1863, 1871, 1882, 1885 гг. Но первая паника, пережитая австралийцами во время Крымской войны, была, пожалуй, самой сильной и запоминающейся. Какие только формы она не принимала! Некоторые газеты, например, вполне серьезно обсуждали, на какой город — Сидней или Мельбурн — нападут русские и какую именно форму примет их нападение: разрушение городов, оккупация или только захват золота в банках? Паника принимала самый разнообразный характер — от страхов некоего пьяного из Аделонга, который, как писали газеты, собирался покончить с собой, так как ему почудилось, что русские уже захватили его в плен, до массовой паники в Мельбурне 7 сентября 1854 г., когда кто-то, услышав взрывы увеселительных хлопушек, закричал: «Русские!» — и весть мгновенно пронеслась по городу, передаваясь из уст в уста. И вскоре отряды добровольцев, вооруженные кто чем, устремились к берегу моря, но, конечно, никого там не обнаружили.