В истории русского богословствования были и встречаются по настоящему вопросу увлечения в том и другом направлении (ср. у проф. И. Н. Корсунского в «Прибавлениях к Творениям св. Отцов», 1890 г. Ч. XLV). Одни решительно превозносили текст еврейский, сводя все разности LXX-ти преимущественно к недоразумениям и перетолкованиям греческих переводчиков (проф. П. И. Горский-Платонов). Другие не менее восхваляли греческую интерпретацию, считая масоретскую рецензию тенденциозно испорченной (епископ Феофан Говоров). Тем не менее оба эти научные течения никогда не достигали в русском богословии взаимоисключающей крайности и содержали бесспорные научные элементы. Так, последнему мнению никоим образом нельзя отказать в объективной основательности, если мы будем твердо помнить и серьезно соображать, что главнейшие «богословские» разногласия еврейского и греческого текстов касаются собственно мессианского содержания. Конечно, евреи хранили и чтут Библию с величайшей скрупулезностью, религиозно обязывались к обеспечению ее неповрежденности и, обладая достаточными средствами, не могли прямо и произвольно искажать библейскую истину. При всем том осуществление мессианской библейской идеи Господом Спасителем и христианское понимание библейских предвозвещений оказались совершенно неприемлемыми для еврейства и были устранены с догматической бесповоротностью, а потому перед ним возникла роковая дилемма: или признать свою преступную неправоту, если христианство библейски вполне основательно, или оправдать себя библейским авторитетом, приспособив его к своему противохристианскому настроению, издавна воспитанному раввинизмом и простиравшемуся до того, что в самом распорядке своих богослужебных чтений синагога обнаруживала антихристианские тенденции (см. Ludwig Venetianer. Ursprung und Bedeutung der Propheten-Lektionen. Leipzig, 1909). С христианской точки зрения, трудно спорить и с вероятием второй возможности, поскольку отвергнувшие Христа естественно вынуждались к отрицанию «христианских» текстов Библии своей фразировкой их в духе раввинистической догматики. Это совершалось частью даже без особого грубого насилия, ибо еврейские корифеи необходимо разумели и читали Библию соответственно раввинским доктринам, традиционно освященным и закрепленным за ней, а способы начертания еврейских букв и самого письма, при отсутствии пунктуации и вокализации, открывали широкие удобства к тому, что этот процесс раввинистического рецензирования библейского текста совершился с научной благовидностью и религиозной беспрепятственностью.
Так произошла возобладавшая в еврействе масоретская реакция. Натурально, что русская богословская наука совсем не признает ее исключительно самоподлинной и для мессианской стихии Библии предпочитает греческую интерпретацию, явившуюся до христианской эпохи и чуждую всякой приспособительности к ней. Однако русская библиология вовсе не жертвует первой ради второй (см., например, у проф. И. С. Якимова для греческого перевода Семидесяти толковников по отношению к еврейскому масоретскому тексту в книге пророка Иеремии) и в своих разысканиях отправляется от еврейского оригинала, допуская и собственный независимый критический пересмотр текстов — сколько еврейского (у А. В. Прахова для песни Моисея), столько же и греческого (у епископа Антонина Грановского для книги Притчей) — и даже проектируя еврейский прототип для таких библейских писаний, которые ныне нам известны лишь по-гречески (у епископа Антонина для книги Варуха).
Подобное отношение является унаследованным преданием русской богословско-библейской науки, ибо контролирующее значение еврейского подлинника санкционировано употреблением его при разновременных исправлениях нашей славянской Библии. Этот же принцип авторитетно узаконен русским переводом всей Библии с еврейского текста (для канонических ветхозаветных книг), хотя и при снесении с греческим, поскольку столь великое дело — при участии всех Духовных Академий и приглашенных ученых людей — было совершено (в 1859–1875 годах) волей и смотрением Св. Синода и доселе издавалось «по благословению его» в качестве одобренного им общедоступного истолкования библейской истины. Впрочем, этим не воспрещалось частное пользование и распространение других переводов, каковы, например, для Ветхого Завета — архим. Макария (Глухарева), а для Нового — поэта В. А. Жуковского (Берлин, 1895) и синодального обер-прокурора К. П. Победоносцева (СПб., 1902–1905), наряду с трудами проф. А. А. Некрасова по чтению греческого текста святых Евангелий, Деяний и Посланий Апостольских.
Все представленные наблюдения, свидетельствуя о достаточном церковно-научном внимании к еврейскому библейскому тексту, вместе с тем констатируют неизменное убеждение в некоторой его условности, откуда открывался законный простор для равного применения греческой рецензии. Однако и в этом направлении не было у нас крайней утрировки, чтобы, по примеру Констатинопольской Церкви, всецело апробировать текстуальный тип LXX-ти. Правда, временами как будто носилась идея «канонизации» славянской Библии, но это была собственно лишь мимолетная мечта латинствующего обер-прокурора графа Н. А. Протасова (25 июля 1836 г. — † 16 января 1855 г.), «который, при благонамеренности, по действию воспитания (латинского) иногда под именем православия принимал мнения латинские, подал в Бозе почившему Государю Императору (Николаю I) мысль объявить славянский перевод Библии самодостоверным, подобно латинской Вульгате», утвердив для первой церковным авторитетом безызъятное — церковное и учебное, общественное и домашнее — употребление ее. При всем том и этот всевластный и деспотический чиновник не достиг ни малейшего успеха; напротив, «Святейший Синод, — по словам митрополита Московского Филарета, — по трудам исправления славянской Библии не провозгласил текста славянского исключительно самостоятельным и тем прозорливо преградил путь тем затруднениям и запутанностям, которые в сем случае были бы те же или еще большие, нежели какие в Римской церкви произошли от провозглашения самостоятельным текста Вульгаты» (см. у проф. И. А. Чистовича на с. 130). Поэтому не признаваемый аутентичным греческий перевод LXX-ти остается для русской церковно-богословской науки параллельным по тексту с еврейским и преобладающим по мессианскому освещению библейского содержания, наиболее обязательным здесь и по церковной традиции, и по рациональным соображениям.
Этим питаются глубокие научные интересы по вопросам касательно греческой версии LXX-ти, а о результатах можно судить, например, по диссертации об этом предмете проф. И. Н. Корсунского. Нет и нельзя встретить ныне в России научного библейско-экзегетического сочинения, где бы не утилизировался систематически этот достопочтенный греческий текст. Но раз он, по меньшей мере, равноправен с еврейским, то наряду с последним должен быть и общедоступным для беспрепятственного пользования верующего народа. Под этим вдохновением предпринимались попытки русского перевода прямо с LXX-ти, например, епископом Порфирием (Успенским), из подобных работ которого имеется в печати лишь «Псалтирь» (СПб., 1906). В новое время этот великий научно-церковный подвиг подъят и энергически осуществлялся профессором Казанской Духовной Академии П. А. Юнгеровым, выпустившим книги всех пророков, неканонические, Притчей Соломоновых и Бытия.