В этом переводе Всеслав блуждает ночью в тумане не в шкуре волка, а — «словно волк». В подстрочном переводе смысл первоисточника сохраняется лучше:
Уже цитированный нами «отец истории» Геродот подчеркивал неразрывную связь невров (академик Борис Рыбаков считал невров славянами), живущих на северных границах скифского мира, с волком: «Эти люди, по-видимому, колдуны… Каждый невр ежегодно на несколько дней обращается в волка, а затем принимает человеческий облик».
По этому поводу Николаева и Сафронов пишут: «Змей Огненный Волк в сербском эпосе — предводитель дружины. Его редкое сходство с Всеславом-Волхвом и развивающим этот сюжет князем Всеславом Полоцким восходит к эпохе общеславянского единства и к мифу той эпохи о князе — предводителе дружины, у которого с рождения обнаруживаются знаки волшебной власти.
Сюжет о Волхе Всеславьевиче (реже — Вольга Буславлевич или Святославьевич) и его походе в Индию принадлежит архаичному слою в русском былинном эпосе. Обернувшись волком, он бегает по лесам и «бьет звери сохатые». Доходит до столицы «индийского царя», превращает своих воинов в муравьев и неожиданно захватывает город. В образе Волха Всеславьевича отразился славянский бог Волос-Велес, в котором есть тоже змеиные черты. Получается сочетание аналогичное Змею Огненному Волку».
Хотелось бы упомянуть и о Егории волчьем пастыре, о ко тором написал в одном из своих ранних стихотворений Алексей Николаевич Толстой:
Некоторые ученые считают, что Егорий волчий пастырь — это переосмысленный в народе образ Георгия Победоносца. Вряд ли это так. Что общего, кроме имени (Егорий — это действительно народная форма имени Георгий), может быть между христианским мучеником и богом животных? Скорее, нужно искать сходство между Егорием и богом Аполлоном, повелевавшим волками (точно так же, как его сестра Артемида изначально была повелительницей медведей). Причем сам Егорий был человеком или, что весьма вероятно, оборотнем. Если вы внимательно прочитали отрывок былины о князе Волхе Всеславьевиче, то не могли не обратить внимания, что тот, оборачиваясь, все же не становился вполне волком; волкам-то от него больше всего и доставалось: «А и волку, медведю спуску нет». Именно таким в народных преданиях и был Егорий, которому следовало жертвовать часть урожая. Тогда он защищал крестьянский скот от набегов своего «серого воинства». Если же какой-то волк нарушал этот запрет, то хозяин карал его очень сурово: просто вбивал тому в глотку камень, и волк, не способный ни есть, ни пить, умирал от голода. Но если люди забывали о Егории, не приносили ему жертв, то у него не было повода для сдерживания волчьих стай — они резали скот, сколько их душе было угодно; больше убивали, чем ели.
А теперь — самое главное. Волчица — тотем, волк — помощник на охоте — это вполне понятно и объяснимо, а вот что такое «Хлебный волк», о котором пишет в своей знаменитой книге «Золотая ветвь» Джеймс Джордж Фрезер: «Начнем с духа хлеба в облике волка или собаки. Такое представление о нем распространено во Франции, в Германии и в славянских странах. Так, когда волны хлеба колышутся на ветру, крестьяне нередко говорят: «По хлебам проходит волк», «Ржаной волк проносится по полю», «В поле волк», «В поле бешеная собака», «Там большой пес». Когда дети собираются в поля собирать колосья и васильки, взрослые предостерегают их, говоря: «В хлебах сидит большой пес», «В хлебе сидит волк — он разорвет вас на куски», «Волк вас съест». Детей предостерегают не от простого, а от так называемого Хлебного, Ржаного или другого подобного волка. Их, к примеру, предупреждают: «Дети, придет Ржаной волк и вас съест», ‘Ржаной волк утащит вас» и т. д. И все же по своему внешнему виду такой волк ничем не отличается от обычного волка».
Нам кое-что известно о смысле «Хлебного волка» у славян. Так, на браслетах древнерусских мастеров XII–XV веков изображен волк в узорчатом поясе; из хвоста у него растет зеленый побег. Эти браслеты назывались «русальскими» и были ритуально связаны с молениями о дожде, с плодородием земли и плодородием в более широком смысле слова. Первым волком, выгравированным на русском серебре, является волк на оправе турьего рога из Черной могилы из Чернигова. О значении этой находки Рыбаков писал: «Этот волк, как и его сказочные потомки, благожелательны к человеку и к жизненному началу вообще». Да и в православных храмах, в частности на Дмитровском соборе во Владимире, изображено свыше двух десятков волков. Среди них есть и волки с «процветшими хвостами».
С этим вполне согласуется поверье сербов о том, что волк приносит удачу и может предсказывать урожай. Казалось бы, с чего бы лесному жителю интересоваться созреванием колосьев? Этому есть вполне внятное объяснение: волк, агрессивный самец, охотник — воплощенное мужское начало. Сам будучи частью природы, он может выступать как оплодотворитель природы — растительности, пассивно женской по своей сути. Чтобы наши рассуждения не выглядели произвольными фантазиями, скажем, что у «Хлебного волка» на древнерусских браслетах есть конкретное имя — Семаргл. Этого посланца богов иногда изображали в виде небесной собаки (или крылатого волка). Он также отвечал за всхожесть семян. За Семергла пили из турьих рогов, которые украшались чеканкой с изображением волка с хвостом из растений.
Баба Яга
Эта дама, не отличаясь особой красотой, смогла произвести на многих мужчин неизгладимое впечатление. Мало можно назвать имен исследователей, которые не уделили бы внимания Бабе Яге. Например, В. Иванов и В. Топоров писали о ней: «Баба-Яга — в славянской мифологии лесная старуха-волшебница, ведьма. Согласно сказкам восточных и западных славян она живет в лесу в «избушке на курьих ножках», пожирает людей; забор вокруг избы — из человеческих костей, на заборе черепа, вместо засова — человеческая нога, вместо запоров — руки, вместо замка — рот с острыми зубами. В печи Баба Яга старается изжарить похищенных детей. Она — антагонист героя сказки: прилетев в избу и застав в ней героя, вырезает у него из спины ремень. В некоторых сказках — мать змеев, противников богатыря. Кроме образа Бабы Яги — воительницы и похитительницы, сказка знает и другой образ: дарительницы, помощника героя».
Действительно, эта престарелая лесная волшебница — двойственна, как любая женщина: она может быть злой и коварной, а может, в зависимости от обстоятельств, проявить доброту и чуткость.
Владимир Пропп писал: «Яга — очень трудный для анализа персонаж. Ее образ слагается из ряда деталей. Эти детали, сложенные вместе из разных сказок, иногда не соответствуют друг другу, не совмещаются, не сливаются в единый образ. В основном сказка знает три разные формы яги. Она знает, например, ягу-дарительницу, к которой приходит герой. Она его выспрашивает, от нее он (или героиня) получает коня, богатые дары и т. д. Иной тип — яга-похитительница. Она похищает детей и пытается их изжарить, после чего следует бегство и спасение. Наконец, сказка знает еще ягу-воительницу. Она прилетает к героям в избушку, вырезает у них из спины ремень и прочее. Каждый из этих типов имеет свои специфические черты, но, кроме того, есть черты, общие для всех типов. Все это чрезвычайно затрудняет исследование».