Тосковала мать прекрасной Василисы, что нет весточки о детях, пропали царевичи. Вот пошла она однажды разгуляться в сад с боярынями. День был знойный, царица пить захотела. В том саду из пригорка выбегала струею ключевая вода, а над ней был колодезь беломраморный. Зачерпнув золотым ковшом воды чистой, как слезинки, царица поспешила и вдруг проглотила с водою горошинку. Разбухла горошинка, и царице тяжелешенько; горошинка растет да растет, а царицу все тягчит да гнетет. Прошло несколько времени — родила она сына. Дали ему имя Иван Горох, и растет он не по годам, а по часам, гладенький, кругленький! Глядит, усмехается, прыгает — выскочит, да в песке он катается, и все прибывает в нем силы, так что лет в десять стал могуч богатырь. Начал он спрашивать царя и царицу, много ли было у него братьев и сестер, и узнал, как случилось, что сестру вихорь унес неведомо куда, как два брата отпросились отыскивать сестру и без вести пропали.
«Батюшка, матушка, — просился Иван Горох, — и меня отпустите; братьев и сестру отыскать благословите». — «Что ты, дитя мое! — в один голос сказали царь и царица. — Ты еще зеленехонек, молодехонек, братья твои пошли да пропали, и ты, как пойдешь, пропадешь». — «Авось не пропаду! — сказал Иван Горох. — А братьев и сестры доискаться хочу». Уговаривали и упрашивали сына милого царь с царицею, но потом в путь-дорогу снарядили, со слезами отпустили.
Вот Иван Горох выкатился в чистое поле; едет он день, едет другой, к ночи в лес темный въезжает. В лесу том избушка на курьих ножках от ветра шатается, сама перевертывается. По старому присловью, по мамкину сказанью. «Избушка, избушка, — молвил Иван, подув на нее, — стань к лесу задом, ко мне передом!»
И вот повернулась к Ивану избушка, глядит из окошка седая старушка и молвит: «Кого бог несет?» Иван поклонился, спросить торопился: «Не видала ли, бабушка, вихря залетного? В какую он сторону уносит красных девиц?» — «Ох-ох, молодец! — отвечала старуха, покашливая, на Ивана посматривая. — Меня тоже напугал этот вихорь, так что сто двадцать лет я в избушке сижу, никуда не выхожу: неравно налетит да умчит; ведь это не вихорь, а Змей Лютый!» — «Как бы дойти к нему?» — спросил Иван. «Что ты, мой свет, Змей проглотит тебя!» — «Авось не проглотит!» — «Смотри, богатырь, головы не спасешь, а если вернешься, дай слово из змеиных палат воды принести, которою всплеснешься — помолодеешь», — примолвила она, через силу шевеля губами. «Добуду — принесу, бабушка! Слово даю». — «Верю слову твоему. Иди же ты прямо, куда солнце катится; через год дойдешь до Лисьей горы, там спроси, где дорога в змеиное царство». — «Спасибо, бабушка!» — «Не на чем, батюшка».
Вот Иван Горох пошел в сторону, куда солнце садится, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Прошел он три года, дошел и до змеиного царства. А Василиса краса смотрит в окошко, не летит ли Змей Лютый. Приметила она издалека витязя молодого, узнать о нем пожелала. Тихонько разведать послала: из какой он земли, из какого он рода, не к ней ли прислан, не от матушки ль родимой?
Услышала, что пришел Иван, брат меньшой (а царевна его и в лицо не видывала), подбежала к нему Василиса, встретила со слезами. «Беги поскорее, — закричала, — беги, братец! Скоро Змей будет, увидит — погубит!» — «Сестрица любезная! — ответил ей Иван. — Не ты бы говорила, не я бы слушал. Не боюсь я Змея и всей силы его». — «Не ты ли Горох, — спросила Василиса, коса золотая, — чтоб сладить с ним смог?» — «Погоди, друг-сестрица, прежде напой меня. Шел я под зноем, приустал я с дороги, так хочется пить!» — «Что же ты пьешь, братец?» — «Меду сладкого, сестрица любезная!» Василиса, коса золотая, велела принести ведро меду сладкого. Горох выпил ведро за один раз, одним духом. Попросил налить другое. Царевна приказать торопилась, а сама смотрела-дивилась. «Ну, братец, — сказала, — тебя я не знала, а теперь вижу, что ты Иван Горох». — «Дай же присесть, немного отдохнуть с дороги». Василиса велела стул крепкий придвинуть, но стул под Иваном ломается, в куски разлетается. Принесли другой стул, весь железом окованный, и тот затрещал и погнулся. «Ах, братец, — вскричала царевна, — это стул Змея Лютого». — «Ну, видно, я потяжелее», — сказал Горох, усмехнувшись, встал и пошел на улицу, из палат в кузницу. И там заказал он старому мудрецу, придворному кузнецу, сковать посох железный в пятьсот пуд. Кузнецы за работу взялись-принялись, куют железо, день и ночь молотами гремят, только искры летят; через сорок часов был посох готов. Пятьдесят человек несут, а Иван Горох взял одной рукой — бросил посох вверх. Посох полетел, как гроза загремел, выше облака взвился, из вида скрылся.
Весь народ прочь бежит, от страха дрожит, думая: когда посох на город упадет, стены прошибет, людей передавит, а в море упадет — море расхлестнет, город затопит. Но Иван Горох спокойно в палаты пошел, да только сказать велел, когда посох назад полетит. Побежал с площади народ, смотрят из-под ворот, смотрят из окон, не летит ли посох? Ждут час, ждут другой, на третий задрожали, сказать прибежали, что посох летит. Тогда Горох выскочил на площадь, руку подставил, на лету подхватил, сам не нагнулся, а посох на ладони согнулся. Иван посох взял, на коленке поправил, разогнул и по-шел во дворец. Вдруг послышался страшный свист — мчится Змей Лютый. Конь его, вихорь, стрелою летит, пламенем пышет; с виду Змей — богатырь, а голова змеиная. Когда он летит, еще за десять верст весь дворец начинает повертываться, с места на место передвигаться, а тут Змей видит — дворец с места не трогается. Змей призадумался, присвистнул, за-гаркал; конь-вихорь тряхнул черною гривою, размахнул широкие крылья, взвился, зашумел. Змей подлетает ко дворцу, а дворец с места не трогается. «Ого! — заревел Змей Лютый. — Видно, есть супротивник. Не Горох ли в гостях у меня?»
Скоро пришел богатырь. «Я посажу тебя на ладонь одною рукою, прихлопну другою — костей не найдут!» — крикнул Змей. «Увидим, как будет», — молвил Иван Горох, а Змей с вихря кричит: «Расходись, Горох, не катайся!» — «Лютый Змей, разъезжайся!» — Иван отвечал, посох поднял. Змей разлетелся ударить Ивана, взоткнуть на копье, а Иван не пошатнулся. «Теперь я тебя!» — зашумел Горох, пустил в Змея посох и так огорошил, что Змея в куски разорвал, разметал, а посох землю пробил, ушел через два в третье царство. Народ шапки вверх побросал, Ивана царем величал. Но Иван тут, приметя кузнеца-мудреца, в награду, что посох скоро сработал, старика подозвал и народу сказал: «Вот вам голова! Слушайте его, на добро радея, как прежде на зло слушали вы Лютого Змея».
Иван добыл живо-мертвой воды, спрыснул братьев; поднялись молодцы, протирают глаза, сами думают: «Долго спали мы. Бог весть, что сделалось!» — «Без меня и век бы вы спали, братья милые, други родимые», — сказал им Иван Горох, прижимая к ретивому сердцу. Не забыл он взять и змеиной водицы; корабль снарядил и по реке Лебединой с Василисой-красой, золотою косой, поплыл в земли свои через три царства в четвертое; не забыл и старушки и избушке, дал ей умыться змеиной водицей. Обернулась она молодицей, запела-запля-сала, за Горохом бежала, в пути провожала.
Отец и мать Ивана встречали с радостью, с честью. Гонцов разослали во все земли с вестью, что возвратилась дочь их родная, Василиса, коса золотая. В городе звон, по ушам трезвон, трубы гудят, бубны стучат, самопалы гремят. Василиса жениха дождалась, и царевичу невеста нашлась. Четыре венца заказали, две свадьбы пировали, на веселье на радостях пир горой, мед рекой! Деды дедов там были, мед пили, и до нас дошло, по усам текло, в рот не попало; только ведомо стало, что Иван по смерти отца принял царский венец, правил со славой державой, и в роды родов славилось имя царя Гороха.