В третьей сказке важно отметить, что животные, в данном случае собаки, способны видеть то, чего человек не замечает: Долю или Недолю-чуму.
Доля и Недоля, как мы уже говорили, могли принимать любой вид, в том числе и звериный. В одной сказке, например, рассказывается о судьбе в виде мыши: «Было два брата, богатый и бедный. Когда богатый справлял пир, бедный пришел к нему попросить куска хлеба. Богатый отказал. «Ступай, — говорит, — лучше стереги свой хлеб, чтоб скот стогов не подъедал». Тот пошел, сел под своими двумя стожками и видит, что мышь все таскает колосья из его стогов да к стогам богатого брата относит. Поймал он эту мышь и давай ее сечь. «Так мне приказано, — оправдывается мышь, — я твоего брата Счастье». У этой мыши бедняк узнал, что его собственное счастье не здесь, а аж в десятом селе. «Там сгорела корчма; выпроси у пана это корчмище (пепелище на месте сгоревшей корчмы); он тебе даст». Бедняк так и сделал, нашел на корчмище клад и разбогател».
О мыше — злой судьбе говорится в пословицах: «Живем, пока мышь головы не откусит», «Смерть, как мышь, голову отъест».
Долю человека можно было улучшить. Для молодоженов накануне свадьбы пекли специальный каравай, в котором прятали медную монетку: кому она попадалась — тому счастье. Также накануне свадьбы девушки наряжали деревце, которое символизировало счастливую судьбу невесты.
Свадебное деревце могли посадить и на могиле неженатого парня — как пожелание счастья в будущей жизни, если уж ему не повезло в этой.
Умерших не своей смертью, то есть не проживших до конца отведенной им доли, хоронили вне кладбища, обычно у дороги.
Совсем иным было отношение к людям, которые достойно прожили свой век, умерли в срок, в своем доме, среди своей семьи. Их почитали как предков, святых дедов-покровителей.
В древности славяне верили, что душа могла вселиться в новое тело, не обязательно человеческое, она могла угнездиться в бабочке, мухе, птице, летучей мыши, в растении, наконец, в планете или звезде. Таким образом, весь окружающий мир оказывался обиталищем предков.
Общие правила жизни распространялось не только на людей, но и на весь окружающий мир. Это означало, что, например, падший во время эпидемии скот следует хоронить особым образом: эти животные, как и нечистые мертвецы (колдуны и самоубийцы), не прожили положенный им срок на земле, не испытали свою судьбу до конца, пусть и не по своей вине.
Существовали «нехорошие места», где было совершено убийство или срублено святое дерево. В таких — «заложных» — местах стояла гнетущая тишина; считалось, что звери обходили их стороной, и птицы там не пели.
Кроме индивидуальной судьбы была еще и общая доля. Нужно было прожить ее всю, включая все радости и горести. Это судьба семьи, деревни, да и вообще всей родины, всего народа.
Вот проникновенная молитва, обращенная к русской доле:
«Вещая, лебедь, плещущая крыльями у синего моря, мать земли — матерь земля! Ты читаешь волховную книгу, попроси творца мира, сидящего на облаках Солнце-Всеведа, он мечет семена на землю, и земля зачинает, и мир весь родится, — попроси за нас, за нашу Русскую землю, чтобы Русь не погибла!
Нет нам места и не знаем, куда деваться от Кручины и Лиха!
И если б нашелся из нас хоть один, кто бы ударил ее топором, или спустил в яму и закрыл камнем, или бросил в реку, или, защемив в дерево, забил в дупло, или запрятал бы ее под мельничный жернов, худую, жалкую, черную долю — нашу злую судьбу!
Мы отупели — и горды, мы не разрешили загадок — и покойны, все письмена для нас темны — и мы возносим свою слепоту… мать, повели им, всем праздным, всем забывшим тебя, забывшим родину, твою землю и долг перед нею, и пусть они потом и кровью удобряют худородную, истощенную, заброшенную ниву…
И неужели Русской земле ты судила Недолю, — и, всегда растрепанная, несуразная, с диким хохотом, самодовольная, униженная и нищая, будет она пресмыкаться, не скажет путного слова?
Мудрая, вещая, знающая судьбы, равно распределяющая свои уделы, подай нам счастье! Не страшна нам смерть, — мы клянемся тебе до последних минут жизни отдать все наши силы и умереть, как ты захочешь, — нам страшно твое проклятие.
И посмотри, вон там молодая, прекрасная Лада, Счастливая Доля, в свете зари словно говорящая солнцу: «Не выходи, солнце, я уже вышла!» — она нам бросает свою золотую нить.
Мать пресвятая, возьми эти хлебы и сыры и мед с наших полей и свяжи нашу нить с нитью Доли, скуй ее с нашей, свари ее с нашей нераздельно в одной брачной доле навек!»
Автор этой молитвы замечательный русский писатель Алексей Михайлович Ремизов.
Леший и медведь-батюшка
Начнем этот рассказ с общеизвестного: леший — хозяин леса, а медведь, живущий в том же лесу, — царь зверей. Как же ладили между собой эти два правителя? Да очень просто, ведь леший — это и есть медведь, только не простой, а царь над медведями, умеющий к тому же разговаривать и, если надо, превращаться не только в человека, но и в кого или во что угодно. Нередко леший в рассказах русских крестьян огромен, «с глазами, как звезды», ходит он с ветром, не оставляет следов, бурлит водой в реке, шумит лесом, свищет, кричит разными голосами — то есть как бы заполняет собой весь мир. И олицетворяет его.
Ну а медведь? С древнейших времен он почитался многими народами как прародитель человечества. Например, германские племена готов и саксов считали себя потомками медведя; самый древний англосаксонский эпос называется по имени главного героя «Беовульф» — «Пчелиный Волк», то есть — Медведь. Имя легендарного короля Артура происходит от греческого названия медведя «арктос». Еще интереснее история Артемиды. Ее храмы строились вблизи болот, а жрицы культа Артемиды носили медвежьи шкуры. В жертву Артемиде приносили медведя, а при ее храме находился прирученный медведь. Согласно греческой легенде, спутница Артемиды Каллисто была обращена Артемидой в медведицу, после чего Зевс перенес ее на небо в виде созвездия. Так на небе появилось созвездие Большой Медведицы.
Но медведь — это не только созвездия Большой и Малой Медведиц, но и Полярная звезда в Малой Медведице — ближайшая к Северному полюсу, сохраняющая неизменное положение на небе: «центр небосвода», как считали в древности. Сколько путников и мореплавателей спаслись, следуя за этой путеводной звездой!
Бывший бог-медведь со временем все больше очеловечивался, становился богом, похожим на человека, но при этом его медвежья сущность не исчезала. Среди множества (до полусотни) имен-заменителей, которые русские крестьяне употребляли, чтобы упомянуть о лешем, было и «шатун» — так же называли медведя. А среди многочисленных прозвищ медведя были: лешак, леший, лесной черт, черная немочь, лесной барин или лесной архимандрит. Медведей считали оборотнями: многие были уверены, что под косматой шкурой скрыто человеческое тело. Называли «волосатиками» из-за длинной шерсти и «гаркунами» — указание на то, что они любят рычать и ворчать. Чтобы вызвать медведя, произносили слова заклятия: «Явись не медведем, не серым волком, не черным вороном, а человеком, как я!» Ну а если не сказать этих слов, то, как считали — на Русском Севере и в Вятской губернии, — леший мог явиться на зов в облике страшного медведя — огромного, лютого…
Позже, впрочем, лешие все чаще оставляли звериный вид и, оборачиваясь людьми, женились на крестьянках, обзаводились семьями, а их дети, наполовину лешие, наполовину люди, все меньше напоминали медведей. В Орловской губернии верили, что если бы лешие не женились на крестьянках, то давно бы уже все перевелись.
Были в старину люди, которые в народном сознании занимали промежуточное положение между лешими и обычными крестьянами. Они селились в лесу, и потому их называли «лешими», а их земельные владения: «лешими озерами», «лешими реками», «полешими лесами» и «пахотными лесами». Были среди лесных поселенцев, как считалось, могущественные волшебники — волхвы, которые подчиняли своей власти настоящих леших и водяных. На непрошеных гостей волхвы могли напустить «нечистую силу», то есть — духов природы. В это верили и многие православные священники, и рассказ о столкновении с лешим даже внесен в житие святого Никодима Кожезерского. Там повествуется о юном пастухе Григории, которого увел за собой «лесной демон» в сером одеянии и с колокольчиком в руке. Мальчик вернулся из леса целым и невредимым будто бы только потому, что за него горячо молился святой Никодим.