После Троицы русалка может насылать бурю, дождь. Архангельские крестьяне верили, что русалка чешет голову перед дождем.
О том, что причесывание — магическое действие, говорит множество преданий, связанных с магическим гребнем русалок (как правило, он сделан из рыбьих костей, хотя бывают золотой, медный или черный, из рога коровы). Например, на Урале «к гребню никто из казаков и не дотрагивался — все боялись». Ну а если кто-то подбирал его, то следовало немедленно пойти и бросить находку в воду, иначе на человека могли обрушиться разные напасти. Самая меньшая из них — русалка будет ходить каждую ночь, стучать в окна и требовать вернуть ей гребень.
Русалки (а также лешачихи) «пряли». Эта работа лишь внешне напоминала прядение ткани: еще никто не видел изделий русалок. Они просто свивали и развивали куделю, будто совершая некое тайное действо. А поскольку они проделывали это, сидя на ветках дерева (своей любимой березы, дуба или клена), то некоторые исследователи предположили, что прядение русалок — имитация роста травы, листьев и вообще растений, которые будто раскручиваются, появляясь из почек. Но очевидный ответ — далеко не всегда верный. Или, во всяком случае, не единственный. Из древней греческой и скандинавской, кельтской и других мифологий мы знаем о парках, норнах, девах судьбы, которые пряли священную пряжу — ткань бытия, где каждая нить представляла судьбу (и саму жизнь человека или бога): узелок — болезнь, обрыв нити — смерть. Возможно, когда-то такими же девами судьбы у древних русов были берегини, а их магическое занятие по наследству перешло к русалкам.
Но кто такие берегини? Дело в том, что у русалок много названий: русалки, водяницы, лобасты и, наконец, берегини. Последнее название — самое древнее, изначальное, и происходит оно от двух слов — «беречь» и «берег», то есть речь о существах, которых встречали чаще всего на берегу реки или озера.
Вера в берегинь — оберегающих и живущих на берегу — была очень распространена в Древней Руси. Она не раз обличалась церковью. Например, в «Слове о том, како первое погани кланялись идолам» говорится: «…и начата жрети… упирем и берегыням…» И дальше — о том, что поклонялись «…и рекам, и источникам, и берегыням». То есть начали приносить жертвы покойникам и берегиням. Во втором случае берегини, как и положено русалкам, упоминаются рядом со священными реками и источниками. Известный русский историк и критик Евгений Васильевич Аничков (автор «Весенней обрядовой песни на Западе и у славян», «Язычества и древнерусской проповеди») считал «требы упырям и берегиням — ядром древнерусских верований». Другой этнограф, Д. К. Зеленин, писал: «Поскольку русалки часто появляются на берегах рек, постольку название берегинь было бы к ним приложимо».
Бывшие прекрасные богини-берегини были основательно забыты людьми, а на смену им появились русалки — существа хоть и опасные, но, как мы видели, необходимые. Они не исчезли и в наше время. Так, в 1996 году новгородские крестьяне рассказывали о том, что «русалки в реке и сейчас есть. В русалку обращается, говорят, проклятый человек».
Действительно, русалки — это, как правило, девушки — утопленницы или проклятые родителями. Согласно поверьям, их даже можно вернуть в мир людей, надев на шею крестик, вот только осуществить это очень трудно.
Русалок вообще тянет к людям. С середины весны и летом они могут обитать в полях — во ржи, в коноплях, появляться в огородах; их видят у бань и даже в банях, в овинах; они приходят к избам, стучатся в дома. В Новгородской области рассказывали, как русалка увела из бани мужика: «Один дядька пошел в баню мыться в двенадцать часов ночи. И вот он мылся, мылся, а жена думает, чего его так долго нет-то. Приходит, в баню, а его там нет. Смотрит — по снегу от бани следочки. И прямо на речку… Пошла по следу. Глядь, а он голый на камне. Вот она его спрашивает: «Ой! Ты чего туда забрался?» А он говорит: «Да чего-чего! Мылся, мылся, приходит ко мне русалка и говорит: «Пойдем со мной». И вот меня и привела…» Жена сказала: «Аминь, аминь!» — то есть расколдовала его. А ему с камня никак не перебраться обратно. Туда он попал как-то, а обратно не получается, глубоко. Река большая была. Его потом на веревке тащили оттуда».
А в восточносибирской современной быличке повествуется о том, как русалка ходила на сенокос и воровала хлеб у крестьян: «Балаган ставили, в этом балагане спали. Однажды заметили, что у них кто-то хлеб ворует. Решили караулить по очереди. Вот все ушли на покосы, а один Ванька остался, сидит. Посмотрел на речку: из омута русалка выходит, из воды, и идет к балагану. Сама страшная, волосы длинные, волнистые… Подошла и в проход руки потянула. Руки все длинней, длинней… взяла хлеб и унесла. Ванька ничего ей не сказал, испугался. Договорились дежурить по очереди. Вот сел другой, да и остальные тоже решили подсмотреть. И увидели… Русалка вышла, заметила, что за ней наблюдают, и погналась за ними. Они — в деревню. Заскочили в клуб (там раньше была церковь, а теперь сделали клуб), заскочили — она за ними. И вот все-все видели, как она встала, шагу сделать не может, и вдруг у нее голова исчезла. Оказалась как без головы. И совсем пропала с глаз».
Не только за хлебом ходили русалки к людям, иногда за мылом в баню являлись, тряпье старое подбирали. А поскольку водяных мужчин было мало, то отправлялись они к людям на поиски женихов. И не всегда эти походы оканчивались неудачей, как с мужиком в бане.
В Архангельской губернии девка-русалка ходила к промысловику на зимовку, они жили вместе как муж с женой, а затем у них родился ребенок. Когда наступило время возвращаться домой, кормщик пришедшего за промышленниками судна посоветовал парню-промысловику уехать потихоньку. Так он и сделал, втихаря перебрался на судно. Русалка увидела его на корабле и «выбежала на гору, ребенка разорвала, половину себе взяла, а другу бросила на судно! Судно бы от этого потонуло, да она не попала — только одна капелька крови на борту. Стало судно оседать. Стесали топором ту каплю, судно и выпрямилось, не потонули».
Похожую историю рассказывали и в Старорусском районе Новгородской области: «Рассказывали, служил один какой-то во флоте, а русалка выходила к нему, песни пела. И так она ему поправилась, что влюбился. А любовь у нее настоящая. И ребенка нажили. А что моряку делать, как ее с собой привезти, ведь она не умеет говорить, и ребенок не умеет говорить. Попросился он, чтобы перевели его на другой корабль. Она приходит, смотрит, где он. А ей показывают: уехал. Тосковала горазд. А потом разорвала ребенка и бросилась в воду».
Матери из русалок получаются никудышние. Русальчат часто видели: все они сопливые, неприбранные, плачут, а матерям и дела до того нет. В Смоленской области рассказывали, как подбирали их в лесу, а поскольку нормальной еды они есть не могли, то угощали их «паром от горячего»: вдохнут и — сыты. Но обижать их не следовало, как об этом повествуется в быличке: «Говорят, что один мужик, найдя в лесу нагих детей, хотел убить их, но едва он успел поднять руку, как его скорчило и он на том месте умер».
В Троицкую субботу они бегают по ржаному полю и поют:
Если при звуке их песни проговорить: «Крещаю тебя, Иван да Марья, во имя Отца и Сына и Святого Духа», то дети русалки, не достигшие еще семилетнего возраста, возносятся на небо, будто и вправду приняв крещение.
Русалки появляются на земле, в лесах и на полях, в период с Троицы до начала Петрова поста или Петрова дня (12 июля). Поэтому неделя, предшествующая Троице или следующая за ней, именуется «русальной», а начало Петрова поста — «русальским заговеньем». В Калужской губернии полагали, что русалки становятся видимы во время недели перед Троицей, когда они веселятся и справляют свадьбы; «плавают, кружатся и поют песни». На Орловщине считали, что русалки «завладевают лесом» на неделю начиная с Троицына дня.
В Воронежской губернии русалки считались очень опасными в ночь под Ивана Купалу (с 6 на 7 июля) — в это время они стараются очаровать человека и, защекотав, «унести в свое водяное жилище».