Чтобы человек не мог отнять у бесов драгоценности, нечистые духи, как считали крестьяне, выбирали сторожа из своих. Выборы они устраивали обычно в ночь на Ивана Купалу, но не каждый год. Избранный кладовой мог нести службу очень долго: лет двести, а то и больше. Ему полагалась особая форма: серебряный кафтан и серебряные же башмаки, на голову — золотая шапочка. Именно с таким старичком и встретился один орловский кладоискатель. Пошел он на особое место — Городище, и давай копать. Рыл он, рыл, весь вспотел и присел отдохнуть. Видит вдруг: Городище само раскрылось на две половины. Вышел оттуда старичок, да и говорит мужичку: «Зачем ты роешь, беду на себя накликаешь, я вот тоже копал, копал, да сюда и попал; беги лучше скорей, а то товарищем мне будешь». Мужик послушался, убежал от греха подальше, а то и сам кладовым бы стал!
Были и женщины-кладовые — кладовицы. Одна такая приснилась новгородскому крестьянину и во сне попросила его: «Освободи ты меня от заклятия, отпусти душу мою на покаяние. Вот уж двести лет я томлюсь и мучаюсь. Была я богатая, много было у меня серебра, золота и драгоценных каменьев, да злые люди убили меня, добро мое ограбили и зарыли вместе с телом на острове в болоте. Если бы только убили меня, да так и оставили, я бы мученический венец приняла. А душегубы заколдовали и меня, и клад».
Мужик побоялся, а зря, ведь клады бывают разные: одни — опасные, на которых наложено заклятие, а другие — безопасные, закопанные добрыми людьми. Да и заклятие тоже можно было обойти. Некогда жил в Севском уезде (Севск — город в Брянской области, известен с 1146 года) один богатый, но очень скупой поп. Вот накануне Ивана Купалы положил клад в землю, с таким заговором: «Достанься мой клад только тому, кто, трех ден молоден, на кочете перепашет». Эти слова подслушал мужик, работник попа, да только не понял, что же они означают. Хотел он просто выкопать клад, да так ничего в земле и не обнаружил. Тогда решил крестьянин посоветоваться со своей женой, известно ведь, что одна голова — хорошо, а две лучше. А жена его сразу смекнула, что к чему. И сказала она мужу вот что: «Сделай маленькую соху, и вот я беременна, — когда рожу, ты на третий день возьми младенца, петуха и соху. Запряги петуха в соху, младенца посади на петуха и, придерживая его рукой, перепаши то место». Мужик удивился, но сделал все в точности, как жена сказала. И тут же клад обнаружился. Он его домой отнес, и с тех пор зажили эти крестьяне припеваючи, за что в деревне их прозвали Скоробогатыми, а у их потомков это прозвище стало наследственной фамилией, да и по сей день в России много Скоробогатовых.
Мужику Скоробогатову повезло, видно, не успели еще бесы приставить к поповскому кладу охранника. В других случаях кладовые сурово испытывали человека, пожелавшего разбогатеть на дармовщину. Бывало, устраивали они видимость чудовищной бури, когда столетние деревья, казалось, ломались как спички и падали, круша все, что попадалось им на пути. Да только вот убегать, отмахиваться или как-то иначе защищаться от падающих стволов и веток нельзя, ведь это и было испытание на храбрость. На самом же деле деревья не падали, а продолжали стоять нерушимо там, где и выросли. Если же человек пугался, начинал кричать, то он сразу же попадал под власть кладового. Тот мог и в самом-то деле свалить на человека какое-нибудь дерево.
Мнимый вихрь и падающие деревья были лишь первым испытанием. За ним следовало второе — кажущийся пожар: лес начинал гореть, пламя вздымалось вверх, но странное дело: касаясь человека, вовсе не обжигало его. Потом начиналось третье испытание: кладовой оборачивался каким-нибудь страшным зверем (медведем или уж вовсе небывалым чудищем, скажем, рогатым конем с железными копытами). Чудище надвигалось на человека со словами: «Я тебя съем!» (или «задавлю, задушу»). На это нужно было ответить: «Я сам тебя съем!»
После всех этих испытаний клад можно было спокойно брать и уносить домой. Но и это еще не все. Во-первых, добытым богатством ни в коем случае нельзя было похваляться, а то клад мог сразу же под землю провалиться. Во-вторых, если клад был заговоренный, то есть проклятый, то деньги можно было тратить лишь на «кабак да табак» (на водку и курение) — ни на что иное проклятые ценности не годились. Так что радости от них было немного: ни нищим на паперти раздать, ни себе чего-нибудь путного купить…
Вид золота из клада мог свести с ума. Вот об этом рассказ: «Жил ледащий мужичонка по имени Микитка. Отправился он раз в лес рубить березки на метлы. Подрубая сук, Микитка упал на землю и куда-то проваливается. Очнулся и видит себя в пещере; в углу пещеры божница вся в золотых ризах, а перед нею теплятся золотые лампадки. У стены пещеры висят на цепях дубовые бочки, у некоторых доски отпали и золото оттуда просыпалось, лежит на полу и жаром горит… Разгорелись глаза у Микитки. Только после он осмотрелся кругом, видит, что в пещере сидит седой старец и зорко посматривает на Микитку, а глаза старика сверкают как у волка. Микитка испугался этого старика и возьми да сотвори молитву. Как только он это сделал, старик ощетинился да крикнет: «Возьмите его да выгоните прочь отсюда!» Тут взяли Микитку какие-то люди под руки и вывели в лес на поляну. Жена его нашла в телеге: лежит, глаза вытаращил, слова сказать не может. Истопила она баню, пропарила, как следует Микитку. Наконец он пришел в чувство, да и рассказал, что случилось с ним. С тех пор мужик и во сне и наяву только и бредил тем, что золота в пещере было видимо-невидимо. Небольшого ума был Микитка; а тут и последний потерял. Так вскоре дураком и умер».
Проклятые деньги могли стать причиной и еще большей беды. Купались однажды казачата в реке Яик, да и увидали, что из обрыва торчит угол кубышки. Стали они в него кидать камнями. Кубышка разбилась, а из нее посыпались серебряные рубли. Казачата их собрали и домой понесли, родителям отдали. А те давай быстрее прятать в сундуки. Им бы тут же священника из церкви позвать да молебен отслужить, да из жадности не хотели никому найденное показывать. А ночью те деньги разом вспыхнули, сундуки потемнели, задымились, тлеть начали, от них пламя на стены перекинулось, вверх побежало… Так вся казачья станица за ночь и сгорела.
Это все клады злые, заговоренные, а теперь расскажем о добрых. Их закопали хорошие люди со словами: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Лежи, моя казна, в мать сырой земле до той поры, покуда навернется достойный человек. Дайся, моя казна, тому, кто в церковь Божию ходит, отца и мать почитает, евангельские заповеди соблюдает, нищей братии помогает, святые иконы украшает, священнический и монашеский чин уважает. Дайся ему, казна моя, и в корысть и в радость, чтобы в сем и в будущем веке вкушал сладость. Аминь».
К такому кладу никакая нечистая сила подступиться не может, так как сохраняет его сила ангельская. Взять его сможет только хороший человек, и добытым богатством он сумеет распорядиться правильно и по совести. Угадать место, где находится этот клад, довольно просто: на том месте будет какой-нибудь зверек или птица приятной масти — то ли это белая курочка, то ли пестренький теленок. По их масти можно определить, что в земле зарыто: если животное белое, то, значит, под ним лежит серебро; если пестрое — то есть там и золото, и серебро, а если красное, то — сплошь золото.
Бывало, что клады не открывались полностью, но расставались со своей небольшой частью: на земле появлялась монетка — как раз на пути нищего или бедного человека, идущего в церковь.
Клад мог объявиться и сам, даже копать не надо, да только не всегда люди соглашались взять его. Именно такой случай был в 1848 году в Симбирской губернии (Ульяновская область). Пошла крестьянка в лес орехи собирать. Набрала полное лукошко, стала с горки спускаться и вдруг услышала за собой голос: «Агафья!» Оглянулась и увидела, что за ней катится золотая мера (емкость для измерения сыпучих тел, зерна, например, или муки). Вот эта мера и попросила женщину взять ее с собой, но при этом поставила условие: «Отдай мне своего мужа и живи в свое удовольствие». Агафья своего мужа любила и зла ему не желала. Потому и крикнула на золотую побрякушку: «Провались ты, проклятая, в землю, да чтоб и там тебе места не было!» Мера загремела и тотчас провалилась. Только небольшая ямка на том месте и осталась.