Древнерусская символика жертвенных животных долгое время сохранялась в магических подвесках-оберегах. Миролюбов писал об этом: «…предметы, как серебряные «чушки», похожие на поросенка или теленка. Последние, особенно с изображением коровы или теленка, были, несомненно, предметами культа быка, исповедовавшегося нашими пращурами, скифами, а может, и раньше… «Чушки» эти были самодельные или же старинного изготовления, без особого искусства. Видно было, что «артист» скорее интересовался самой «чушкой»… чем сходством изображения. Некоторые из них были медные, другие серебряные и даже железные, а иногда, впрочем, весьма редко, из сплава золота и серебра. На вопрос: «Откуда ты взял эту «чушку»?» следовал ответ: «Это еще от прапрадеда».
Другим известным оберегом была и сейчас вновь вошедшая в моду серьга в левом ухе. Она представляла собой миниатюрный месяц — рога небесного быка. Миролюбов считает, что серьга была не только оберегом, но и опознавательным знаком, вроде той металлической таблички на запястье, которую носят современные солдаты, участвующие в боевых действиях. О традиции ношения серьги в ухе он пишет: «Вызвано это ношение было не столько тем, что «серьга приносит счастье», как непрерывной борьбой с кочевниками. Убитый на поле битвы мог потерять голову, а по вере неолитического человека, а может, и более раннего душа человека живет в его голове, отсюда — желание непременно найти голову своего сотоварища по оружию. Как ее отличить? По «серьге» в левом ухе! Если голова найдена, то тела можно и не искать или взять любое, даже принадлежащее кочевнику».
Известная сказка об Иване Быковиче, одолевшем последовательно три чуда-юда и женившемся после многих других приключений на царице — золотые кудри, — тоже отголосок древних верований…
Сивка-бурка
Несмотря на то что Сивка-бурка — один из самых известных персонажей русских преданий, сказки о нем стали восприниматься как досужие вымыслы — «врет как сивый мерин».
Можно ли сегодня понять, что это за сивый конь, отловленный Иваном ночью в поле? Конечно, можно.
В германских хрониках говорится о богине Сиве, которую почитали как западные славяне, так и их соседи — прусы, курши, литовцы. Ю. П. Миролюбов писал: «…венды сохранили имя Сивы, которое дали богине Сиве. Это, по всем данным, была богиня зимнего времени. На юге говорится: «Пригорюнилась слива, подходит Сивый!» Смысл таков: «Пригорюнилась слива, идет Сивый с Зимой». Другая пословица говорит: «Солому носи, да Сивого проси!», что надо понимать так: «Солому неси, да Сивого проси, чтоб не студил сильно!» Упоминание о санях, упоминание о холоде — признаки Сивого. Сивый всегда «ездил в санях», а в древние времена гроб усопшего ставили тоже на сани, символ дальнего пути по холоду на тот свет.
На Колядин день принято было с песнями и хороводами провожать Сивого, бывшего в санях. Кто-либо из дедов деревни представлял Сивого. Ему вручали с торжеством просяную метлу, деревянную лопату, «чтоб заметал за собой снег!» Без труда в этом можно видеть образ уходящего холода, а следовательно, и зимы. В рассказах о Николе, или Миколе, «ехавшем проселком через деревню», можно видеть образ древнего Сивого, который тоже ехал в санях через деревню. Сивый — бог старости, и наши предки не смотрели на старость, как на несчастье, а как на естественное событие в жизни каждого человека. Лошадь его также звали Сивкой. Проезжий везде встречал радушный прием, а его Сивка — овес. Точно то же говорят и про Николу. Как Сивый, так и Никола исполнял просьбы людей, особенно если они шли от чистого сердца и верующего человека. Сивый, будучи богом старости, любил детей, как всякий дед любит внучат… Сивый страшен только в конце лета, когда он может принести неожиданный холод, заморозки, побить градом или снегом жито, а в осени он несет заслуженный зимний отдых и предвещает Колядины торжества».
Но все же Сивый и Сива — не одно и то же. Между богиней ранних заморозков и добрым зимним дедом такая же разница, как между злом и добром, смертью и жизнью. Так же различались их цвета — чисто белый, святости и снега, был не похож на сизый, сивый — цвет савана и смерти. Сива — это богиня смерти, а образ ее дожил до наших дней. После чернобыльской катастрофы украинские старушки рассказывали друг другу, что видели своими глазами эту непонятную «радиацию», о которой в то время столько говорилось по телевидению и радио. Это будто бы высокая, седая, тощая старуха в белых одеждах — то есть Смерть, Сива.
Как отмечал Миролюбов, Сивого обязательно сопровождала сивая лошадь — Сивка, запряженная в сани, которые увозили души на тот свет. Это очень древнее поверье, характерное для многих народов, запечатленное еще на этрусских фресках, где лошадь изображалась как проводница умершего на тот свет.
Сказочному Ивану удалось поймать коня Сивы и заставить его служить себе. Трижды он проходит через символическую смерть, влезая в одно ухо и выбираясь из другого, меняясь после этого до неузнаваемости. Конская голова, конский череп — символ смерти.
В русских деревнях хворого врачевали по принципу «лечить подобное подобным», то есть клали у него в головах лошадиную голову в надежде, что смерть, узнав свой символ, не покусится на больного, а отступится и уйдет прочь.
И в заключение русская сказка о Сивке-бурке…
«Было у старика трое сыновей: двое умных, а третий — Иванушка-дурачок: день и ночь дурачок на печи валяется.
Посеял старик пшеницу, и выросла пшеница богатая, да повадился ту пшеницу кто-то по ночам толочь и травить. Вот старик и говорит детям: «Милые мои дети, стерегите пшеницу каждую ночь, поочередно: поймайте мне вора!»
Приходит первая ночь. Отправился старший сын пшеницу стеречь, да захотелось ему спать. Забрался он на сеновал и проспал до утра. Приходит утром домой и говорит: «Всю ночь-де не спал, иззяб, а вора не видал».
На вторую ночь пошел средний сын и также всю ночку проспал на сеновале.
На третью ночь приходит черед дураку идти. Взял он аркан и пошел. Пришел на межу и сел на камень: сидит, не спит, вора дожидается.
В самую полночь прискакал в пшеницу разношерстный конь: одна шерстинка золотая, другая — серебряная; бежит — земля дрожит, из ноздрей дым столбом валит, из очей пламя пышет. И стал тот конь пшеницу есть: не столько ест, сколько топчет.
Подкрался дурак на четвереньках к коню и разом накинул ему на шею аркан. Рванулся конь изо всех сил — не тут-то было! Дурак уперся, аркан шею давит. И стал тут конь дурака молить: «Отпусти ты меня, Иванушка, а я тебе великую сослужу службу». — «Хорошо, — отвечает Иванушка-дурачок, — да как я тебя потом найду?» — «Выйди за околицу, — говорит конь, — свистни три раза и крикни: «Сивка-бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист пород травой!» — я тут и буду.
Отпустил коня Иванушка-дурачок и взял с него слово — пшеницы больше не есть и не топтать.
Пришел Иванушка домой.
— Ну что, дурак, видел? — спрашивают братья.
— Поймал я, — говорит Иванушка, — разношерстного коня. Пообещался он больше не ходить в пшеницу, вот я его и отпустил.
Посмеялись вволю братья над дураком, но только уж с этой ночи никто пшеницы не трогал.
Скоро после этого стали по деревням и городам бирючи от царя ходить, клич кликать: «Собирайтесь-де, бояре и дворяне, купцы и мещане, и простые крестьяне, все к царю на праздник, на три дня! Берите с собой лучших коней, и кто на своем коне до царевнина терема доскочит и с царевниной руки перстень снимет, за того царь царевну замуж отдаст».
Стали собираться на праздник и Иванушкины братья: не то чтобы уж самим скакать, а хоть на других посмотреть. Просится и Иванушка с ними.
— Куда тебе, дурак, — говорят братья, — людей, что ли, хочешь пугать? Сиди себе на печи да золу пересыпай.
Уехали братья, а Иванушка-дурачок взял у невесток лукошко и пошел грибы брать. Вышел Иванушка в поле, лукошко бросил, свистнул три раза и крикнул: «Сивка-бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!»