– А знаете ли вы, кем был в действительности Коваленко?
– Нет, не знаю…
– Напрасно… Вы пропустили случай к нему присмотреться… У вас в Варшаве побывал сам знаменитый Опперпут…
– Как Опперпут? Тот самый, времен Кутепова и «Треста»?
– Да. Тот самый… Мне рассказал X., а ему карты в руки во всем, что касается Киева при немцах… Так вот, по его словам, немцы в 1943 году раскрыли в Киеве советскую подпольную организацию. Ее начальником был не то капитан, не то майор государственной безопасности, нарочно оставленный в Киеве для этой работы. Его арестовали. Постепенно размотали клубок. Установили с несомненной точностью, что человек, называвший себя в Киеве Коваленкой, побывавший в Варшаве как барон Мантейфель и пользовавшийся, вероятно, и другими псевдонимами, был в действительности латышом, старым чекистом Александром Уппелиншем, которого все знают под фамилией Опперпут…
– Что же немцы с ним сделали?
Биекупский пожал плечами:
– Не знаю… Расстреляли, должно быть…
Киевский антиквар
В 1969 году сотрудник «Нового Русского Слова» Юрий Сергеевич Сречинский сделал попытку разгадать «тайну Александра Коваленки» – киевского антиквара, побывавшего в Варшаве под именем барона фон Мантейфеля. Он обратился к читателям газеты с просьбой сообщить, что им известно о Коваленке, и получил отклики бывших киевлян, встречавшихся с Коваленкой в его антикварной лавке. Некоторые авторы этих откликов высказали сомнение в том, что Коваленкой называл себя старый чекист Опперпут, утверждая, что в 1942 году владельцу киевской лавки было не больше 40 лет, но другие определили этот возраст иначе – на десять лет старше.
Сходясь в сообщениях о том, что Коваленко и все служащие его магазина были арестованы немцами, авторы откликов разошлись в определении времени ареста. В одном из полученных Ю.С. Сречинским писем был упомянут арест служащих Коваленки, но об его судьбе ничего определенного сказано не было.
В 1958 году в Лондоне, на украинском языке, вышла книга С. Мечника «П1д трьома окупантами». На стр. 117–119 этой книги автор рассказал: «Еще один характерный случай произошел тогда (в годы германской оккупации) в Киеве. Гестапо раскрыло разветвленную сеть НКВД. Наша организация имела об этом сведения общего характера, полученные от наших членов, засланных в некоторые немецкие учреждения. Дело касалось человека, который появился в Киеве вскоре после занятия Киева немцами и выдавал себя за «украинского графа» по фамилии Коваленко. Он приобрел права немецкой национальности – фольксдейчерство – и открыл на улице Короленки торговое предприятие. Этот человек проявил большую ловкость, опутал многих высоких немецких чиновников, делал им подарки, устраивал вечеринки, само собой разумеется, с участием веселых женщин. В городской управе он также имел верных людей, с помощью которых опутал ряд наивных украинцев. Более того, от немцев Коваленко получил разрешение съездить в Берлин для установления, по его словам, связи с немецкими фирмами. По пути он остановился в Варшаве, где имел встречи с несколькими старыми русскими эмигрантами.
Между тем, в связи с другим делом, в руки гестапо попал один капитан государственной безопасности, которого НКВД оставило для работы в Киеве. У него был найден ряд компрометирующих материалов, указывающих на коммунистических подпольщиков под немецкой оккупацией. Он не выдержал пыток, сломился, назвал своих сотрудников. В их числе был Коваленко. Гестапо ему сначала даже не поверило, но капитан госбеза представил убедительные доказательства. Коваленко был арестован и расстрелян.
В киевском гестапо работали старые русские эмигранты. Один из них, во время выпивки, рассказал нашему члену, что настоящая фамилия Коваленки – Опперпут и что он еще в 1922 году принадлежал к известной советской провокационной организации в Западной Европе, к так называемому «Тресту». Этот русский утверждал, что Коваленко, во время своей поездки в Варшаву, устанавливал связи с большевистскими агентами в эмигрантской среде. Говорил ли он правду, был ли Коваленко действительно Опперпутом, который, в свое время, был активным участником «Треста», мы никогда установить не смогли, но факт, что гестапо расстреляло его, как большевистского агента».
Историческая ценность этого показания состоит в том, что оно было опубликовано за одиннадцать лет до начала произведенного Ю.С. Сречинским тщательного расследования «тайны Александра Коваленки» и за семь лет до появления «Мертвой зыби» Никулина. Следовательно, ни статьи Сречинского, из которых последняя была напечатана «Новым Русским Словом» 18 января 1971 года, ни рассказ Никулина о «Тресте» повлиять на Мечника не могли. Он подтвердил то, что мне в Берлине рассказал В.В. Бискупский.