Террористический акт всегда является преступлением, человеческий суд должен его преследовать и карать виновных. И, оставляя в стороне те факторы, о которых я упоминал и которые могли бы нарушить спокойствие, необходимое для вынесения приговора, мы должны заняться сегодняшним делом, как делом об убийстве посланника Петра Войкова Борисом Ковердой.
С таким подходом к вопросу очень сильно соединяется мысль о вечной, никогда не умолкающей человеческой гордыне. Коверда убил за Россию, говоря этим, что стреляет от имени России. Право выступления от имени народа он присвоил. Никто его не уполномочивал ни на борьбу от имени России, ни на месть от ее имени. Он узурпировал это право говорить от имени народа или, по крайней мере, от имени той его части, которую он считает народом. Он сам принял на свои плечи тяжесть преступления, не находящегося ни в чьих интересах, ничего не разрешающего, ничего не начинающего и ничего не кончающего. Если бы мы хотели воспользоваться простым сравнением и представить великие волны исторических процессов в образе морских волн, которые, ударяясь о берег, вырывают в нем все новые линии и формы, то мы должны были бы считать Коверду одной из тех мелких капель воды, одним из тех атомов, которые составляют волны, но являются лишь их мельчайшей частицей, такой частицей, которую волна несет, бросает ее, пользуется ею как своим орудием… Коверде казалось, что в его власти изменить направление волн своим чувством, своей мыслью и своим поступком. В нем заговорила извечная гордыня человеческой личности. Он забыл о тех великих и таинственных силах, которые управляют ходом истории, о скрещении всех тех влияний, свидетелями результата которого мы являемся, не понимая одновременно, вследствие каких законов он возникает. Коверде показалось, что он, бесконечно малая частица, сможет изменить бег волны, укрепить ее силу, уничтожить отпор прибрежных скал. Он поверил, что ему известна правда, что он является выразителем этой правды, ее законодателем и мечом. Он забыл о том, что даже величайшие человеческие умы не познавали исторической правды в моменты возникновения исторических перемен, а что же говорить о его наполовину юношеской, несерьезной мысли. Он забыл, наконец, что, для того чтобы судить о своей стране, чтобы осуждать тех людей, которые являются ее выразителями в данный исторический момент, необходимо жить в этой стране, быть свидетелем событий, вдумываться и проникать чувством в чужие поступки и быть неслыханно осторожным, как в осуждении, так и в похвале… Так же трудно различить, что является непреодолимой исторической необходимостью, а что – злой человеческой волей, как легко быстро осудить и скоро – совершить акт мести.
И так, как в той великой волне, которая подтачивает гранит, лишь малой частицей был покойный посланник Войков, так же малой частицей является подсудимый. В хаосе страшного циклона, в борьбе стихий разыгралась драма двух атомов. Они столкнулись и в этом столкновении разбились. Один физически, другой морально. Какова будет судьба бренной жизни этого второго – разрешите вы, господа судьи!
И мы должны принять во внимание только это столкновение двух атомов, на которое я уже столько раз указывал, мы должны познакомиться со всем тем, что влияло на душу Коверды, что вызвало его поступок, чтобы определить за этот поступок соответствующее наказание.
Прежде всего мы должны заняться рассмотрением вопроса о том, было ли преступление, совершенное Ковердой, следствием заговора какой-либо организации или слабо между собою связанных, но действующих сообща нескольких лиц. Обыски, произведенные среди русских эмигрантов, у лиц, которые по тем или иным причинам казались полиции подозрительными, не дали никаких результатов. Ни в Вильне, ни в Варшаве, ни в Белостоке не были обнаружены никакие нити, связывающие Коверду с кем-либо, кто мог бы быть его вдохновителем или помощником в его кровавом поступке. Очевидно, что эти негативные данные не исключают возможности существования распространенного террористического заговора против представителей СССР в Польше. По-моему, однако, эту возможность исключают обстоятельства, предшествовавшие покушению и сопровождавшие его выполнение. Коверда, как известно, прибыл в Варшаву 23 мая, следовательно – за две недели до убийства. Он остановился первоначально на одну ночь в гостинице «Астория», а затем в течение двух недель снимал угол, платя злотый за каждую ночь, без прописки, в убогой квартире Фенигштейн. Разве организация, своевременно обдумывающая покушение и заботящаяся об его исходе, не снабдила бы своего представителя возможностью легального пребывания в Варшаве, дав ему хотя бы поддельный паспорт – которого, как мы знаем, у Коверды не было совершенно – и значительную сумму денег, облегчающую, может быть, трудное, но во всяком случае, возможное бегство? Между тем денег, как мы знаем, в день покушения Коверда не имел. Разве организация, затем, не сделала бы попытки облегчить ему бегство, хотя бы приготовив автомобиль? А ведь мы знаем, что Коверда после покушения не сдвинулся с места, спокойно ожидая, пока полиция подойдет и арестует его. Очевидно, что о бегстве его никто не думал, что с точки зрения заговора невероятно, хотя бы во имя безопасности других заговорщиков, которых власти могли бы разыскать, имея в своих руках физического выполнителя покушения. Поведение Коверды по отношению к посольству в высшей степени неумное со стороны заговорщика. Он почти ежедневно бывал в консульстве, ходатайствуя о бесплатном проезде в Россию, где, как он нам здесь говорил, он имел намерение вести борьбу с правительством. Такие почти ежедневные визиты давали возможность заметить и запомнить его, могли вызвать подозрение, могли вызвать интерес к его личности и намерениям, могли довести до раскрытия заговора, если бы за спиной Коверды был заговор, и до предотвращения покушения. А между тем до 1 июня, до даты окончательного отказа со стороны консульства, Коверда, не скрывая своей фамилии, находится там, оставляет свою фотографию, одним словом, поступает так, как поступать заговорщику нельзя, как ни один заговорщик не поступает. Наконец, самое покушение на посланника Войкова произведено им в очень неудобных для этого условиях. Основываясь на газетных сообщениях, Коверда ежедневно поджидает Войкова в течение нескольких дней на одном и том же месте, совершенно не зная, когда произойдет предполагавшийся отъезд посланника в Москву и произойдет ли он вообще. А между тем для людей, хоть немного знающих образ жизни посланника, могло быть известным, что его легко встретить – как это показал свидетель Григорович – без всякой охраны, то гуляющим по улице, то управляющим автомобилем, то ездящим в моторной лодке по Висле. Возможность встречи с посланником в течение четырех или пяти дней была более вероятной где бы то ни было, чем на главном вокзале, день прибытия посланника на который был неизвестен, а возможность бегства после покушения – очень невелика.