Впрочем, даже тогда, когда кодекс исключительным образом ограждает иностранное официальное лицо, он не уравнивает его с официальными лицами Речи Посполитой и совершенно явно отмечает разницу. Оскорбление нашего войта, не особенно высокого сановника в нашей чиновничьей иерархии, карается по закону значительно более тяжко, чем оскорбление представителя верховной власти иностранного государства.
Дух закона совершенно ясен: кроме ст. 478 и 535, кроме оскорбления и насилия над личностью дипломатического представителя, все остальные преступления против иностранных официальных лиц рассматриваются в кодексе как преступления против обычных лиц, безотносительно к положению потерпевших. Таковы же были постановления бывшего русского законодательства. Известный русский криминалист, знаменитый Таганцев, решительным образом выводил из этого законодательства мысль о том, что убийство иностранного посла создает ответственность, равную ответственности за обыкновенное убийство. Когда позже в России создавался уголовный кодекс, недавно временно принятый нами, кодекс 1903 года, поднята была, правда, мысль о том, не следует ли выделить в законе убийство иностранного дипломатического представителя. Составители проекта единогласно отвергли эту мысль. Как сказано в докладной записке редакционной комиссии, по существу составляющей наилучшее толкование к нашему современному кодексу, они считали, что нет причин считать убийство посла убийством квалифицированным, влекущим повышенное наказание и что совершенно достаточна ответственность на основании общего постановления об убийстве, содержащегося в ст. 384 проекта, соответствующей нынешней статье 453. Так понимали кодекс самые видные представители русской юридической мысли. Но обвинение ссылается на распоряжение о введении чрезвычайных судов, вводящее чрезвычайное судопроизводство в делах об убийстве «официальных лиц»…
Иностранный дипломатический представитель, аккредитованный при правительстве Речи Посполитой, не является, правда, чиновником или официальным лицом на основании кодекса, но является таковым, по мнению обвинения, на основании распоряжения о чрезвычайных судах. Я позволю себе заявить, что такой метод толкования является для меня совершенно непонятным и произвольным. Толкование не может находиться в зависимости от данного постановления, оно должно быть единообразным для всего законодательства. Так же как понятие официального лица, несмотря на отсутствие особых указаний в законе, включает в себя исключительно действующих от имени нашей власти представителей Речи Посполитой, так же понятие официального лица в нашем законодательстве может включать лишь польских официальных лиц. Я повторяю: в толковании закона обязательна последовательность.
Если мы расширим понятие официального лица, то будем во имя элементарной логики обязаны признать, что наши законы, говоря о чиновнике, имеют в виду каждого чиновника, говоря о государстве – каждое государство, не только Речь Посполитую. Наш закон, наши суды защищали бы в таком случае также и авторитет иностранной власти, иностранного политического и общественного строя, защищали бы одновременно противоречивые и враждующие между собою принципы и доктрины. Так, например, пропаганда, направленная на свержение коммунистического строя в России, превратилась бы у нас в преступное деяние, предусмотренное ст. 129 Уг. Код., ибо коммунистическая Россия является государством, а ст. 129 говорит вообще о «существующем в государстве общественном строе». Репатриант, на основании ст. 9 Уг. Код., был бы в Польше ответственным за контрреволюционную деятельность на русской территории. Я привожу наиболее яркие, но логически вытекающие из предпосылки примеры. Я мог бы повторять их до бесконечности.
Официальным лицом для нашего законодательства, для нашего суда является исключительно официальное лицо, состоящее на службе Речи Посполитой, в широком значении официальной службы, как ее понимает наше законодательство. Им является государственный служащий и служащий органов самоуправления, как на самом высоком, так и на самом низком месте, но всегда только служащий нашей власти.