В настоящий момент у вас уже более нет сомнений в том, кого вы судите и какие мотивы руководили Ковердой при совершении покушения на жизнь советского посланника. Вы знаете, что на скамье подсудимых оказался мальчик с чистой и честной душой, несмотря на совершенное им убийство. Мальчик этот горячо полюбил Россию и возненавидел тех, кто захватил в ней власть, за причиненное ей горе и несчастья. Он стремился к борьбе на русской территории за лучшее будущее России. Перед ним закрыли двери родины, хотя никто не знал о его намерениях. После этого он не смог овладеть с помощью своей молодой воли своими чувствами и на польской земле совершил покушение на Войкова, который в этот момент был для него исключительно символом ненавистного большевизма. Он совершил покушение на человеческую жизнь. Но не забудем о том, что там, откуда он напряженным слухом ловил каждое эхо, доносились до него только выстрелы и стоны, что он постоянно слышал и читал о неисчислимых кровавых казнях! Что же удивительного в том, что он недооценивал человеческую жизнь?
Нам знакома психология кроваво-политической борьбы. Мы знаем, что массовые казни не устрашают и не мешают дальнейшей борьбе, что они скорее возбуждают и пробуждают стремление к мести, так же как на войне возбуждает бойцов весть о расстреле взятого в плен неприятелем товарища.
Можно ли отвергать, что Ковердой руководило чувство, нераздельно владевшее его мыслями и душой в тот момент, когда он решил убить Войкова и привел свое решение в исполнение? Переводя же этот неопровержимый факт, для каждого из нас после нескольких часов процесса несомненный, на юридический язык, мне принадлежит право констатировать, что Коверда задумал и выполнил свое преступление «под влиянием сильного душевного волнения», говоря словами кодекса. Нет законодательства, которое бы не приказывало принимать во внимание этого состояния души виновника преступления. Суд должен считаться с силой человеческого чувства. Если бы Коверда не был предан чрезвычайному суду, ему угрожало бы наказание, высшая степень которого едва доходит до самой низкой степени наказания за обыкновенное убийство.
Проявление ненависти было вызвано любовью и страданием. Для Коверды это была только месть за преступления, совершенные большевиками над его Родиной. Помня обо всем этом, вы бы не могли, господа судьи, отказать Коверде в очень значительных смягчающих вину обстоятельствах. И в таком случае то наказание, к которому вы бы его приговорили, не соответствовало бы степени его преступления.
Коверда понесет за совершенное им в Польше преступление заслуженное наказание. Но его не может судить суд, которому формально это дело неподсудно, который связан исключительными постановлениями и лишен возможности вынести приговор на основании действительной степени его виновности.
Защитник Франциск Пасхальский: Когда несколько лет тому назад на швейцарской территории рукой Конради был убит представитель советской России – Воровский, далекая от России, с Россией никогда ничем исторически не связанная Швейцария сделалась свидетельницей процесса, во время которого перед судом прошли многочисленные свидетели, формулировавшие обвинительный акт против советского строя. Речь моего коллеги адвоката Обера превратилась в великолепную застежку, закрывающую кровавую книгу истории последних лет России. Следует признать, что сегодняшний процесс во многом напоминает тот процесс, разыгравшийся среди швейцарских гор, но вместе с тем он от этого процесса совершенно отличается. На скамье подсудимых получеловек, полуребенок.
Были моменты во время показаний Коверды, когда его уста кривились, как бы в плаче, и когда в них звучала как бы детская просьба. Коверда не сумел нарисовать истории своей первой Родины, каковой он считает Россию, не сумел говорить языком взрослого политического деятеля, пережившего и обдумавшего драму и решившего обратить своим выстрелом внимание на трагический узел событий. Коверда до сих пор помнит только мелкие, как бы ничего не значащие события детства своего и из этих событий делает выводы.
На сегодняшнем процессе, кроме того, не было свидетелей, вызвать которых защита могла бы в других условиях судопроизводства и которые своими показаниями дополнили бы объяснения слишком юного подсудимого. Чрезвычайное судопроизводство помешало нам использовать тех многочисленных, по всей Европе рассеянных, обвинителей, которые взяли бы на себя моральную ответственность за поступок Коверды.