Исходя из указанных мотивов, на основании ст. 453 и 36 Уг. Код., § 1 постановления сов. мин. от 28 декабря 1926 года, ст. 19 ч. 4 закона о чрезвычайных судах от 30 июня 1919 года и ст. 775 Уст. Уг. Судопр. единогласно постановил:
жителя города Вильны Бориса Коверду, 19 лет, сына Софрона и Анны, приговорить к лишению прав на основании ст. 25, 28, 30, 34 и 35 У г. Код., к бессрочным каторжным работам и возмещению судебных издержек. От уплаты издержек Коверду освободить на основании ст. 68 временных правил о судебных расходах. Из числа вещественных доказательств револьвер «Маузер» с патронами конфисковать в пользу казны, револьвер «Браунинг» с патронами вернуть посольству СССР в Варшаве, дело виленского окружного суда № К. 289 25 вернуть этому суду, остальные вещественные доказательства вернуть приговоренному Коверде. На основании ст. 775 Уст. Уг. Судопр. обратиться через г. министра юстиции к г. Президенту Речи Посполитой с ходатайством о замене Коверде бессрочных каторжных работ теми же работами на пятнадцатилетний срок.
Приговор суда был выслушан Ковердой и присутствовавшими на процессе лицами стоя. Когда оглашавший приговор председатель суда Гуминский дошел до слов о бессрочной каторге, вздох облегчения прошел по залу, а Коверда встретил приговор с выражением радости на лице. Его отец подбежал к скамье подсудимых, крепко обнял и поцеловал сына, который тотчас же, под конвоем полицейских, был отвезен в тюрьму.
Приведенный выше текст дает русскому читателю полное представление о том, как происходил в Варшаве суд над Борисом Ковердой. Особые политические условия помешали этому процессу превратиться в такой суд над коммунистической властью в России, каким был в свое время процесс Конради. Но значение поступка Коверды это не уменьшает. И быть может, главное значение этого поступка не в самом факте обособленного и не организованного террора, а в том, что в лице Коверды против коммунистической власти восстал представитель молодого, только что начинающего жить поколения русского народа.
Напрасно большевики утверждают, что Коверда является «наемником иностранных империалистов». Девятнадцатилетний мальчик, сын того крестьянства, именем которого коммунистическая партия установила в Москве свою диктатуру, человек, не лишившийся во время революции никаких имущественных благ и этих благ не искавший, Борис Коверда выступил против большевиков во имя поруганной Родины, во имя той России, которая была и будет вновь. В поступке Коверды, в наличии смелости и патриотизма в молодом русском поколении, приходящем на смену усталым бойцам, залог ее возрождения.
Теперь, когда Борис Коверда вышел из своего заточения, я могу признаться, что два раза навещал его в тюрьме. Свидания наши были вполне законными, с соответствующего разрешения, но писать об этом было нельзя.
Оба раза мы были в тюрьме с моим другом С.Л. Войцеховским, который, да не будет смущена его всегдашняя поразительная скромность, заслуживает глубокой признательности национальной эмиграции за его непрерывные заботы об узнике-герое. В течение 10 лет Сергей Львович ни на один день не переставал думать о Коверде и все время старался облегчить его положение.
Есть еще одна чудная русская семья: муж и жена – фамилию их я, увы, назвать не смею, – которая очень скрасила заточение Бориса Софроновича своими трогательными о нем заботами. Когда я в последний свой приезд заходил к ним и взял себя смелость (которую, я надеюсь, все простят мне) благодарить их от имени русских патриотов за отношение к Коверде и воочию убедился в том, что и в медвежьих углах русского рассеяния есть великие своей простотой и благородством люди, я не мог, к своему стыду, сдержать слез радости и благодарности… Эти два имени, никому, кроме Коверды, Войцеховского и меня, неизвестные, когда нибудь будут мною названы, и пусть Родина – не мачеха, а мать – воздаст им должное.
Коверда-узник меня поразил. Я ожидал увидеть истомленного, измученного, может быть, озлобленного человека и встретил вдумчивого, работающего над собой, живо интересующегося всем близким нам русского патриота.
Когда я в пределах возможности говорил с ним о русских делах, я поражался тому знанию обстановки, с каким он оценивал наше положение. Он все 10 лет беспрерывно следил за эмигрантской жизнью. Ежедневно к нему приходили газеты и журналы.
Друзья не забывали его своими письмами. Сидя в каторжной тюрьме в захолустном польском городишке Грудзянце, Коверда следил за Россией и эмиграцией и, право, знал о ней гораздо больше, чем многие из русских эмигрантов, живущие в Западной Европе.
80
Орехов Василий Васильевич, р. в 1896 г. Офицер инженерных войск. В Вооруженных Силах Юга России; осенью 1919 г. начальник головного железнодорожного участка на Украине. В Русской Армии до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. в 1-й роте Железнодорожного батальона Технического полка в Галлиполи. Штабс-капитан. Осенью 1925 г. в составе Технического батальона во Франции. В эмиграции в Бельгии. Издатель и бессменный редактор журнала «Часовой». Капитан. Умер 6 июля 1990 г. в Брюсселе.