Был в лагере из Харбина русский эмигрант Тепляков, и был он расстрелян конвоиром лейтенанта Морозова за якобы попытку к побегу. Стрелявший из автомата и убивший его солдат получил отпуск и наградные за свою ревностную службу. Если убитый падал не за черту запретной линии, отмеченной воткнутыми в землю флажками, то стрелявший командовал всем здесь присутствующим заключенным: «Ложись!», и все должны были ложиться лицом вниз, а стрелявший в это время перетаскивал убитого за запретную черту.
При таких условиях и погиб Тепляков. На выстрел прибегал караульный начальник и вместе со стрелявшим наспех составляли акт о побеге. Привозили убитых таким образом и других заключенных в лагерь с работы. Однажды приехавший контролер в лагерь спросил заключенных: «Что, вас здесь не бьют?», на что стоявший здесь же заключенный, тоже привезенный из Харбина, Виктор Гайдук, ему сказал: «Нет, нас здесь не бьют, а просто расстреливают».
Начальство больше после такого ответа подобных вопросов уже не задавало. После смерти Сталина лагерное начальство и конвой сократили свой произвол. Однажды ранним утром, когда все бараки с зарешеченными окнами, где помещаются заключенные на ночь были еще замкнуты железными болтами и огромными замками, надзиратель, «злостный безбожник», запустил в лагерную зону лошадей пастись. Между бараками были старые глубокие ямы. Боясь, что лошади могут покалечиться, и увидав Захарова у его водокачки, он крикнул ему: «Захаров, смотри за лошадьми!», на что тот ему ответил: «У меня есть свои обязанности на водокачке, я пасти лошадей не буду. Начальник лагеря назначил пастуха для этого». Надзиратель рассвирепел, подбежал к Захарову, угрожающе сжав кулаки, и прохрипел ему в лицо: «Что, почуяли свободу!», но, не тронув его, пошел искать пастуха.
Зимой обычно в день отдыха весь лагерь заключенных, под охраной конвоя, выходил в лес по дрова. Это была натуральная повинность, и никто от нее не освобождался, т. к. тепло было необходимо всем при морозах —50° и даже —56°. Впереди шли молодые, здоровые, пробивая дорогу в глубоком снегу, а за ними шли слабые и инвалиды. Такое путешествие напоминало способ кормления туземцами зимой своих животных, когда сначала шли лошади, разгребая копытами снег, чтобы найти себе корм, за ними шел рогатый скот и последними шли овцы. Такой первобытный способ кормления животных называется «тебеневкой».
Придя на место, где заранее были уже срублены и очищены от ветвей лесины, и взвалив себе на плечи, выбрав каждые несколько человек по своей силе срубленное дерево, шли по проторенной уже тропинке в том же порядке. Колонна сильно растягивалась из-за отстающих слабых, и то и дело слышалось понукание конвойных: «Не отставать! Не растягиваться!» Наконец раздавалась не уставная, но для всех очень понятная и приятная команда начальника конвоя: «Перекур с дремотой! Колонна стой!» Люди сбрасывали со своих плеч тяжелую ношу, садились на нее и, кто имел махорку, крутил из газеты козью ножку (род папиросы), а другие быстро разводили небольшие костры и предавались от усталости и слабости дремоте.
Конвой курил тоже, но не дремал. В это время все старались быть обычными людьми без разделения на конвой и заключенных. Можно было наблюдать, как конвойный с автоматом давал прикурить заключенному от своей папиросы, и слышать их разговор в шутливой форме. Неуставной «перекур с дремотой» на это время был сильнее строгого устава; все это чувствовали и старались не переходить чувства меры в своих отношениях, оберегая этот здесь редкий и короткий случай человеческого бытия. Но вот проходило время блаженного «перекура с дремотой», раздавалась команда: «Бросай курить, туши костры!», и люди снова становились одни – конвоем, а другие – заключенными. Заключенные взваливали на свои плечи бревна и старались поскорее прийти в лагерь и отдохнуть, а конвой шел по сторонам колонны, уже по уставу.
Часто заходил в лагерь начальник лагеря со своей восьмилетней дочкой Валей, ласковым ребенком. Ее знал весь лагерь. Когда они заходили на водокачку к Захарову для проверки порядка, он всегда давал ребенку цветы со своих клумб. Однажды вечером зашел к Захарову один из молодых заключенных, его знакомый, после работы и спросил его: «А ты не слышал о том, как Валя отпела сегодня надзирателю?» – и рассказал ему следующее: «Мы грузили шпалы в вагоны в рабочей зоне на шпалорезке, а Валя ходила между штабелей шпал среди нас и собирала цветочки. Вдруг слышим голос надзирателя: «Валя, уходи отсюда, здесь заключенные», на что она ему ответила: «Ну так что же, а заключенные не люди?» Надзиратель отошел от нее, не сказавши ни слова.