На первое время у Захарова были небольшие им заработанные в лагере деньги, но они стали быстро подходить к концу. Он пытался наняться пилить дрова или ухаживать за лошадьми, но как только дело доходило до бумаг и узнавали из них, что он – освобожденный лагерник, по 58-й статье, политический, то везде в советских учреждениях оказывались места уже занятыми.
И вот, живя в «Заготзерне», где на дворе лежали кучи зерна, под открытым небом, осенью поливаемые дождями, а зимой засыпаемые снегом, будучи голодным и не имея права взять из этих промокших куч горсти зерна, о чем его предупреждали доброжелатели еще вначале, иначе сейчас же пришьют статью за расхищение социалистического имущества, Захаров, как и все, ходил по рассыпанному по всему огромному двору зерну, оставаясь голодным.
Вот тогда-то и вспомнил он фразу старика, сказанную сорок лет тому назад, еще в начале революции, в 1917 году, когда он жил в станице, у своей тетушки, и над этими сказанными стариком словами, будучи тогда молодым, он в душе посмеялся, не поверив: «Будет время, когда вы будете ходить по хлебу, а есть его не будете». Но теперь уже эти буквально оправдавшиеся слова у него больше не вызывали смеха при виде перед собой печальной действительности.
В этом «Заготзерне» процветал дремучий бюрократизм и бесхозяйственность, и директоров меняли здесь часто. Как только начиналась уборочная кампания хлебов, мобилизовались все машины на вывозку хлеба из колхозов. Дороги, как известно, грунтовые и мало приспособленные для автомобилей. Зерно в колхозах насыпается прямо в кузов автомобиля, как песок, до краев-бортов, так как нет ни мешков, ни брезентов, и везется с возможной и невозможной скоростью, преследуя цель: выполнить и перевыполнить заданное соревнование по вывозке хлеба. Так как зерно «наше», то на него мало кто обращает внимание, и поэтому на дорогах его много теряют. В «Заготзерне» берут сначала пробу, а потом зерно идет на просушку в машины, если таковые есть и если они исправны, а затем ссыпается в амбары, которых тоже не хватает. Тогда, в таком случае, зерно ссыпается прямо на землю, посреди двора, в большие кучи. По ним ходят, дождь его мочит, и никому нет никакого до этого дела, оно – «наше».
Карпуше приходилось наблюдать, что хлеб еще возили зимой, из «глубинок», – отдаленных колхозов, когда шел снег, мешая его со снегом. При погрузке зерна в вагоны его насыпают без мешков, и тоже масса зерен теряется между рельсами, но жителям собирать его строго запрещено, иначе сейчас же «пришьют» статью за расхищение социалистического имущества.
Как известно, частной продажи хлеба ни в зерне, ни в муке, ни выпеченного, – нет. Все находится в руках государства. Зерно государство не продает вообще, муку – два раза в год, по 3 кг на человека, к 1 Мая и к 7 Ноября, к государственным праздникам. Весь хлеб государство выпекает на своих «хлебозаводах», стандартный и плохого качества, как по смеси, так и по выпечке, требуя 62 процента припека. Поэтому жидкообразная масса, называемая тестом, должна выливаться в железные трапециевидные формы, иначе все расплывется, и выпекается оно в сильно нагретых печах, где сразу кругом хлеба получается корка, а зато в середине сохраняется 62 процента припека-влаги. В технику выпечки хлеба Захарова посвятил главный пекарь, получивший понижение по службе, так как у него вышел припек ниже 62 процентов. Жители покупали этот неполноценный хлеб как для себя, так и для своих животных, так как никакое зерно не продается. Но теперь даже и это ограничено количеством 1 кг на человека. Три года тому назад, т. е. в 1960 году, знакомый Карпуши, железнодорожный путевой сторож, получал 600 р. в месяц, на что он мог купить по цене 2 р. – 1р. 80 к. за кило – 300 кг хлеба, и все. Это было недавно и совершенная правда, тогда как когда Захаров говорил с молодежью о добольшевистском времени, то получал ответ: «Это было давно, и совсем неправда».
Придя в милицию к капитану Доможанову, Захаров сообщил ему, что он пытался поступить на работу, но везде, узнав из его бумаг, что он политический ссыльный, все советские учреждения, боясь статьи 58-й, ему отказывали в работе. Капитан Доможанов сказал ему: «Да, дела у вас незавидные, единственно, что я могу вам сделать – это записать вас на переосвидетельствование медицинской комиссией, и если она Вас признает инвалидом, то вы получите путевку в Ширинский инвалидный дом, в поселок Тупик». Десять лет тому назад, в Москве, на Лубянке, из-за слабости сердца Захарова признали инвалидом, а теперь, после десяти лет каторжных лагерей, требуется вновь переосвидетельствование, точно каторжные лагеря – курорты, где инвалиды за это время могли поправиться. Но таковы правила советского строя.