По словам В.Т. Дриммера, Опперпут, после «бегства» в Гельсингфорс, пожелал дать генералу Кутепову подробные показания о «Тресте». Он захотел сделать это в присутствии иностранных офицеров и назвал желательными участниками этого разговора начальника разведывательного отделения второго отдела польского генерального штаба, полковника Боцянского, и начальника русской секции этого отделения, майора Таликовского. Они съездили из Варшавы в Финляндию и выслушали эти показания.
Одновременно Опперпут – как утверждает В.Т. Дриммер – обвинил начальника польского штаба генерала Пискора, начальника второго отдела полковника Байера и самого автора воспоминаний в том, что они – советские агенты. Большевики не раз пользовались и продолжают пользоваться таким злостным обвинением, чтобы повредить своим наиболее непримиримым противникам. Польское правительство возведенной на его офицерство клевете не поверило, но сообщенная В.Т. Дриммером подробность поведения Опперпута в Гельсингфорсе подтверждает, что он там остался тем, чем был в Москве, – советским агентом-провокатором.
Письмо П.Н. Врангеля
В литературе о «Тресте» есть несколько указаний на осторожное, недоверчивое отношение генерала П.Н. Врангеля к появлявшимся за границей эмиссарам организации, называвшей себя Монархическим Объединением России. Это недоверие подтверждено документом, хранящимся в Соединенных Штатах, в Институте имени Гувера в Станфорде и опубликованным мною в парижском журнале «Возрождение» (№ 233, июнь 1971 года) с согласия П.П. Врангеля, сына покойного главнокомандующего Русской Армии.
Этот документ – копия письма, написанного генералом Врангелем за два года до разоблачения советской провокации в М.О.Р., из Сремских Карловцов (Югославия) в Париж, лицу, фамилия которого в письме не указана. Однако сопоставление с остальной перепиской автора дает возможность установить, что оно было адресовано генералу М.Н. Скалону{62}, пользовавшемуся доверием Великого князя Николая Николаевича.
Частное по форме и доверительное по содержанию, письмо было, тем не менее, помечено номером и напечатано на машинке. Копия, в соответствии с дореволюционным обыкновением, названа отпуском. Некоторые имена и фамилии были заменены псевдонимами, легко поддающимися расшифровке, потому что – как это ни удивительно – эти условные обозначения совпадают с теми, которыми «Трест» пользовался в переписке с А.П. Кутеповым и другими эмигрантами. Мною, в скобках, включены в текст подлинные имена.
Письмо свидетельствует о редкой проницательности П.Н. Врангеля, подтвержденной, два года спустя, разоблачением чекистской провокации.
«№ 1728/с Сремски Карловци, 12 марта 1925 г.
Дорогой Михаил Николаевич.
В бытность мою в Париже я докладывал Великому Князю о подозрениях моих касательно известных тебе Федорова (Якушева) и Волкова (Потапова). Отсутствие конспиративности в их переписке и в свиданиях за границей невольно внушает мне некоторые подозрения. Подозрения эти усилились, когда в свой приезд за границу в 1923 году Федоров послал бывшему начальнику моей разведки порученные ему, Федорову, Марковым{63} (председателем Высшего Монархического Совета в Берлине) письма к кн. Н. А. Оболенскому и А. Н. Крупенскому. Как ты можешь увидеть из содержания этих писем, сообщение мне таковых не могло иметь другой цели, как поселить во мне недоверие к Маркову. Между тем последний имел связь с Россией через того же Федорова. Все это я докладывал Великому Князю и по его приказанию сообщил Кутепову.
На днях я совершенно неожиданно получил одновременно прилагаемые письма от Федорова и Волкова. Последнего я видел один раз более полутора лет тому назад, когда он приезжал в Сербию, первого я вовсе не знаю. Он изредка переписывался с генералом Климовичем, каждый раз прося передать мне привет, за что я просил передать благодарность. Вот, вероятно, та «деловая связь», о которой он пишет.
Одновременное обращение ко мне Федорова и Волкова и самое содержание их писем усиливают бывшие у меня ранее подозрения. Я не считаю себя вправе не сообщить их Великому Князю. Вместе с тем эти подозрения все же не непреложная уверенность, а потому убедительно прошу тебя, буде Великий Князь сочтет необходимым в интересах дела поддержать с ним дальнейшие сношения, чтобы это письмо и препровождаемые документы остались бы для всех, кроме тебя и Великого Князя, неизвестными.
62
Скалой Михаил Николаевич, р. 19 апреля 1874 г. Сын генерал-лейтенанта. Пажеский корпус, 1894 г. Офицер л. – гв. Гусарского полка. Генерал-майор, командир л. – гв. 4-го стрелкового полка, командующий 33-й пехотной дивизией. Георгиевский кавалер. В Вооруженных силах Юга России; с 12 (20) ноября 1919 г. начальник отряда войск Киевской области, с 29 января 1920 г. начальник Сводно-гвардейской пехотной дивизии, с 2 марта 1920 г. в резерве чинов при штабе Отдельной Русской добровольческой армии. Участник Бредовского похода. К 20 июля 1920 г. эвакуирован в Югославию. Возвратился в августе 1920 г. в Крым. В Русской Армии с августа 1920 г. командир 3-го армейского корпуса, в октябре 1920 г. командующий 2-й армией, с 25 октября и.о. Таврического губернатора, начальника гражданского управления и командующий войсками тылового района до эвакуации Крыма. Генерал-лейтенант. В эмиграции в Чехословакии, к 1925 г. в Праге, на 23 ноября 1938 г. председатель полкового объединения. Умер 28 февраля 1940 г. в Праге.
63
Марков Николай Евгеньевич (Марков 2-й), р. в 1866 г. Член Государственной Думы. В Северо-Западной армии; с 16 июня 1919 г. обер-офицер для поручений при Военно-гражданском управлении (псевд.: шт. – кап. А.Н. Черняков). В эмиграции в Германии. Участник Рейхенгальского монархического съезда 1921 г. Председатель Высшего Монархического Совета.