И вот стали поступать известия. На дороге Елыпино – Смоленск один неизвестный в ответ на просьбу милиционера предъявить документы выхватил браунинг и ранил милиционера. Работавшие невдалеке крестьяне организовали погоню. К ним присоединились работники ОГПУ и красноармейцы. В десяти километрах от Смоленска неизвестный был настигнут и убит в перестрелке. При нем были найдены, кроме нагана и парабеллума, топографические карты, английская граната, дневник. Убитый оказался одним из участников диверсии. Через два дня, недалеко от Витебска, местные крестьяне и красноармейцы вместе с работниками ОГПУ организовали преследование неизвестной женщины, застрелившей шофера военного автомобиля. В перестрелке неизвестная была убита и оказалась членом той же террористической группы».
Советскую версию о смерти Опперпута в июне 1927 года приходится отвергнуть. Непонятно как – при наличии документов, эту версию опровергающих, – ей могли поверить и ее повторить русский и американский авторы «истории» «Треста». Они не обратили внимания на то недоверие, с которым в том же 1927 году к ней отнеслась рижская газета «Сегодня», напечатавшая до того присланные ей Опперпутом из Гельсингфорса «разоблачения».
5 июля – сразу после получения первого сообщения ТАСС о покушении на Малой Лубянке и о смерти участников этого покушения – «Сегодня», в своем вечернем издании, написало: «Опперпут – это в действительности Александр Оттович Уппенинып, латыш из окрестностей Режицы, бывший агент Чека и ГПУ, работавший под различными кличками – Опперпут, Селянинов, Штауниц и др.
В 1921 г. Опперпут появился в Варшаве и вошел в организацию Савинкова. По делам этой организации он несколько раз переходил в СССР, где, как выяснилось впоследствии, сообщил чекистам все данные о деятельности организации. По доносам Опперпута расстреляно было очень много лиц, не только в Москве и Петербурге, но и во многих городах. В своей провокаторской работе Опперпут не остановился перед тем, чтобы предать в руки красных палачей свою невесту и двух ее сестер. Все трое были расстреляны. В 1922 г. Опперпут выпустил брошюру, в которой с самой циничной откровенностью сам рассказывал о своей провокационной работе. После этого в течение долгого времени работа Опперпута на пользу Чека и ГПУ шла в полной тишине, а затем весной этого года он появился в Гельсингфорсе и оттуда стал забрасывать многие крупные зарубежные газеты своими предложениями дать разоблачительный материал о деятельности Чека».
На следующий день «Сегодня» вернулось к той же теме: «В этой очередной сенсации ОГПУ о деятельности контрреволюционных организаций на территории СССР странным кажется, что группа, направившаяся в СССР для террористической работы, вела дневник, имела при себе письменные документы, содержавшие маршрут путешествия, описание своей деятельности. Не нужно быть искушенным в революционной работе, чтобы знать, что всякий террорист избегает малейшей возможности быть изобличенным и, следовательно, никогда при себе никаких письменных документов не держит и, тем более, не ведет дневника. Странным кажется и то, что все участники группы в официальном сообщении значатся убитыми и, таким образом, ни одного лица, явившегося бы живым свидетелем дела, нет. Убит будто бы и Опперпут… Не есть ли это инсценировка?..
Участие во всем этом деле Опперпута – советского Азефа – дает нам все основания предполагать это. Последние сообщения о его деятельности дают полное основание считать, что до последнего времени Опперпут продолжал выполнять задания ГПУ. Уже после появления в «Сегодня» его «разоблачений», на крайнюю фантастичность которых мы своевременно указывали, к нам поступили сведения, неопровержимо доказавшие предательскую роль Опперпута в выдаче целого ряда организаций».
Скептически к советским сообщениям о смерти Опперпута отнеслась и варшавская газета «За Свободу». Я разделил тогда ее мнение, но не предполагал, что когда-либо увижу человека, которого в течение пяти лет знал понаслышке как «монархиста» Стауница и Касаткина. Встреча эта, однако, состоялась в 1942 году. Я ее описал в парижском журнале «Возрождение» (июль – август 1951 г.).
Разговор с Опперпутом
Кто из русских варшавян не помнит дома на Вейской? Года за три до войны владелец сада Фраскати – запущенного парка на бывшей окраине, поглощенной разросшимся городом, – распродал часть усадьбы. Богатые дельцы скупили участки, построили дома – плоские фасады, зеркальные окна, мраморные лестницы. На Вейской, в доме № 16, разместилась бразильская миссия.