И, конечно, всех ярче, всех прекраснее пылает Пушкин. Пусть литературные и политические Сальери прикладывают к нему разные мерки, пусть алгеброй уловляют законы божественных, радостных метров его стихов, конечно, законы эти за гранью человеческого знания, за той громозвучной заповедной стеной творчества, которую можно пролететь только на среброкопытном Пегасе… Пушкин – радостный полдень русского духа, золотой, сияющий, певучий, как бы «Евгений Онегин» с его перебойными, нежно-певучими ямбами…
И в противность Пушкину, подобно тому, как при восходе солнца в наших утренних комнатках гнездится тень – через всю русскую литературу поднялся темный очерк Гоголя… Теперь подошел тоже юбилей его, этого мрачного певца того, что не только красит, сверкает, живит мир и природу, но и тайного соглядатая ее извечных и мрачных глубин….
На юбилей «Миргорода» отозвался в «Заре» издалека, из голубой Италии А. В. Амфитеатров, и не будем поэтому касаться «Миргорода»…10 Коснемся лишь того, сильно распространенного взгляда, что Гоголь является самым «реалистическим» писателем.
«Реалистический писатель». Это значит, как говорит наш обыкновенный способ мышления, что человек – «что видит, то и описывает»… Он описывает мир так, как он есть… Разве так? Возьмем, например, одно из самых «реалистических» произведений Гоголя «Шинель» и посмотрим, насколько реалистично это произведение.
Где-то в Петербурге живет Акакий Акакиевич Башмачкин, чиновник, служащий по переписке в каком-то из департаментов… Среди роскошных площадей Петербурга, среди его квадратов, кубов и вообще прямолинейных геометрических линий движется скромная фигура этого человека, как некая черная точка… Именно над этим скромным, «ничем не защищенным человеком» поднял Петербург свой роскошный облик, такой жестокий, символический лик, что он оборотился к Акакию Акакиевичу одним-единственным своим аспектом – Зимой.
Даже когда Акакий Акакиевич сидит в департаменте и пишет, то чиновники ему на голову сыплют бумажки и говорят: снег!.. Белыми бумажками покрыта голова и плечи скромного чиновника, пишущего механически бесконечные копии… И мало белых бумажек, которые пускают на него чиновники… Когда он идет мимо стройки какого-нибудь нового дома – то «целую шапку извести» вываливают ему на голову штукатуры…
Люди едят арбузы, дыни и прочие вкусные вещи, но стоит только Акакию Акакиевичу пройти мимо этих окон, где живут эти люди, как на него сыплются корки «и разная тому подобная дрянь», которую он уносит тоже на плечах и на шляпе.
Пушкин был человеком сплошного сверкающего Лета, синих небес, грохочущих валов сине-зеленого моря… Люди же, как Акакий Акакиевич, являются людьми вечной суровой Зимы… Природа, жизнь, люди – как будто обратились к ним задом, страшным мертвым ликом.
Правда, есть у Пушкина тоже такие серые тени, которые мелькают иногда в его сверкающих красках… Есть! Вспомните, например, «Станционного смотрителя», у которого лихой гусар увез его дочь, тихую Дуню. Есть у Пушкина в «Медном всаднике» скромный чиновник Евгений, который так жестоко страдает в роскошном Петербурге, выстроенном волей Петра… «Добро, строитель чудотворный, ужо тебе!» – говорит Евгений памятнику Петра, и… грозится ему. У Евгения – погибает его невеста, жившая в затопляемой Галерной гавани…
Унижен, обижен, оскорблен Евгений. Унижен и обижен «Станционный смотритель»… Немного погодите, и знамя этих униженных и оскорбленных небрежной культурой людей – развернет в своих печальных, мутных романах великий наш Достоевский… Ах, что ж делать! Не только из светлых палящих красок создается жизнь, – писал как-то Гоголь… и черная тень «Шинели» встает над Петербургом…
В «Шинели», в этой реалистической повести, – не описано ни одного теплого, ясного дня для бедного чинуши… Нет, все наполнено какой-то словно растворенной сажей, и на фоне этой сажи – несется белый снег…
вырвутся потом строки у другого русского поэта – нашего современника Блока. В его крутящейся метели пройдут страшные «Двенадцать» – а пока что – удары мороза и мертвящий лед снега испытывает на себе только один беззащитный Акакий Акакиевич…
У, какая зима царствует над Петербургом!.. Солнца нет, никакого блеска нет, даже дворцов как-то нет в этом «реалистическом» гоголевском Петербурге. Ничего нет, какие-то «дома и лачуги»… На лестницах – воняет кошками… Хозяйки жарят рыбу и подымают такой и чад, и вонь, и дым, что Акакий Акакиевич проходит через кухню к портному Петровичу, незамеченный его женой. Словно он вырос как дух из этого чада жизни. А пуще всего – зима!