А. Вележев
Невысказавшийся гений
Сто лет назад, 28 июля (н. ст.) погиб на дуэли Михаил Юрьевич Лермонтов.
В России было немало поэтов и писателей, которые ушли под вечные своды в расцвете умственных и физических сил, далеко не сказав своего последнего слова. На тридцать восьмом году жизни погиб А.С. Пушкин; молодыми умерли Веневитинов, Козлов, Кольцов, Станкевич, Белинский, Гаршин, Надсон, Блок, Гумилев1; Гоголь и Толстой отошли от литературы в пору цветения своих могущественных дарований; умер раньше времени А. Чехов; проживший сравнительно долгую жизнь Гончаров использовал лишь малую часть своего замечательного таланта. Какой-то рок преследовал русскую литературу, безжалостно вырывая из ее рядов самое ценное, наиболее талантливое. И в этом синодике преждевременных смертей и горестных жертв самой трагичной, самой бессмысленной и невознаградимой была гибель Лермонтова.
Личность этого поэта и писателя так сложна и необычна, а оставленное им литературное наследство так богато по своей внутренней ценности, что изложить все это, оставаясь в рамках небольшой журнальной статьи, почти невозможно. Поэтому, суживая сознательно пределы темы, отметим то самое существенное и ценное, что поражает нас в этом небесном страннике, каким-то чудом попавшем на нашу грешную планету и колдовством своего стиха так волнующем нас, привыкших слушать только скучные песни земли2.
Лермонтов представляет самое замечательное явление в русской, а может быть, и во всей мировой литературе. В этом чудесном юноше, почти мальчике таились такие исполинские силы, размеры которых легко себе представить, если вспомнить, что он погиб в том возрасте, в котором наши другие писатели и поэты (за исключением одного Пушкина) делали только первые, еще робкие и неуверенные шаги по столбовой дороге русского художественного слова. К 26 годам своей жизни Гоголь успел написать лишь «Вечера на хуторе близ Диканьки», «Вия» и «Тараса Бульбу». Тургенев только в 29 лет дал «Хоря и Калиныча» – повесть, положившую начало его литературной известности. Толстой в 28 лет закончил свое «Детство», «Отрочество» и «Юность»; в этом же приблизительно возрасте Достоевский дебютировал своими «Бедными людьми». Умри Пушкин в годы Лермонтова, и мы не имели бы «Капитанской дочки», «Медного всадника», всех «Повестей Белкина», «Пиковой дамы», окончания «Евгения Онегина» и многого другого, что составляет славу Пушкина, как поэта.
По сравнению с этими писателями, взятыми на отрезке лермонтовской жизни, литературное наследство Лермонтова кажется огромным. Оно было бы значительно больше, если бы он более серьезно относился к своему чудесному дару и к тем обязанностям, которые налагал на него этот дар. Ведь бывали месяцы, когда поэт не писал ни строчки или разменивался на вещи, совершенно недостойные его великого таланта!
В области художественного творчества и в литературе, в частности, изначала существуют две стихии, противостоящие и даже враждебные одна другой: аполлинистическая и дионисическая. Аполлон3 – царство света и гармонии, полнота мудрости, совершенство формы. Царство Диониса4 – ущерб, влажность, призрачность лунной ночи, в млеющей дали которой смутными контурами намечены далекие берега и скалы. По общему признанию, аполлинистическое начало наиболее полно и совершенно отразил в нашей литературе Пушкин. В царстве Диониса точно такое же место занимает Лермонтов. Так и стоят отдельными вершинами эти два конгениальных поэта, подобно двум другим великанам – Толстому и Достоевскому, – и от них раздвоенным потоком, не сливаясь и не расходясь, течет мощная река русской литературы.
Взгляд, согласно которому Пушкин и Лермонтов представляют два полюса нашей поэзии, выражают две творческие стихии, весьма прочно утвердился в русской философской и критической мысли. Даже Мережковский, ближе других подошедший к Лермонтову, считал его «ночным» светилом русской поэзии – в противовес дневному светилу – Пушкину5. Вариантом этой мысли является утверждение Георгия Иванова о том, что «каждый русский поэт связан воспоминаниями о Пушкине или о Лермонтове»6.