О Лермонтове можно писать целые книги и все же не сказать всего, чем волнует, привлекает, вызывает целый вихрь взволнованных чувств этот чародей слова. Способность его «железного стиха» воздействовать на воображение читателя огромна. Вот, для примера несколько строф из его «Хаджи Абрека» (написан в 1835 г.):
Поражает в Лермонтове, с детства окруженном гувернерами иностранцами, воспитавшемуся на образцах чужеземной литературы, его почвенность, органическая слиянность с Россией, его болезненная, почти мистическая любовь к родине. «Москва, Москва, люблю тебя, как сын, как русский, – сильно, пламенно и нежно», – вырывается вдруг из-под его пера, когда он пишет свою юношески-легкомысленную поэму «Сашка». «Люблю отчизну я, но странною любовью, Не победит ее рассудок мой», – говорит он в своем известном стихотворении.
Страстная привязанность Лермонтова к своему, русскому и родному сближает его с Пушкиным и дает основание считать его одним из самых национальных русских писателей. С этой чертой гармонически сливается у него любовь ко всему чистому, лишенному греховных помыслов, далекому от житейской грязи и пошлости. Вот почему у него находятся теплые слова и сравнения, когда он говорит о детях, девушках. Вспомним чудесную строфу из его «Свидания»: «Летают сны-мучители Над грешными людьми, И ангелы-хранители Беседуют с детьми». «Ребенка милого рожденье приветствует мой запоздалый стих», – говорит он в другом стихотворении. В «Герое нашего времени» Лермонтов пишет, что «воздух был свеж и чист, как поцелуй ребенка». Венцом этой светоносной стихии Лермонтова следует считать его «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою», стихотворение, которому, говоря лермонтовскими словами, «без волненья внимать невозможно»…
С детства Лермонтова преследовала мысль о своей обреченности, о том, что ему определен слишком короткий жизненный путь. «Я начал ране, кончу ране, Мой ум не много совершит, В груди моей, как в океане, Надежд разбитых груз лежит»13… -писал он еще пятнадцатилетним мальчиком. Спустя год он говорит: «В чужой неведомой стране мое свершится разрушенье»; «Кровавая меня могила ждет»14… Эта способность Лермонтова видеть внутренними очами то, что скрыто от глаз других, его необыкновенный дар вещей угадки выходит за пределы нашего трехмерного пространства, граничит с чудом. Вспомним его знаменитое «Настанет год, России черный год, Когда царей корона упадет», написанное им в расцвет политического могущества России, в то время, когда другой великий русский поэт горделиво восклицал: «Красуйся, град Петров, и стой Непоколебимо, как Россия»15.
Еще поразительней «Сон», написанный поэтом незадолго до его смерти, в котором он с таким жутким реализмом описал собственную кончину. Как известно, этот «трехмерный», по выражению В. Соловьева, сон сбылся с поразительной точностью…
В Лермонтове есть какая-то влекущая, завораживающая сила, от колдовства которой почти невозможно уберечься, особенно в юношеском возрасте. Как дети корью, – все мы в свое время переболели Лермонтовым. Пленяет воображение его мятежность, страдания исполинского духа, чувствующего свою избранность и не могущего вырваться из круга жизненных условий…