— Полвосьмого, — мама вошла в комнату с чашкой кофе в руке. — Что ты… — ив свою очередь запнулась о неожиданное препятствие, расплескала кофе на старый выщербленный паркет. — Да кто же ставит туфли вот так под ногами?!
— Они сами, — сказал Кирилл, давясь от нервного смеха, — бегают.
— Я заметила, — проворчала мама желчно. — Я опаздываю, ты опаздываешь… Туфли то прячутся, то выпрыгивают ночью из шкафа, то бегают под ногами… Если этот чудак их не заберет, они в конце концов прыгнут в мусорный бак — с моей помощью… Все, я пошла.
За мамой захлопнулась дверь.
Кирилл осторожно закрыл окно, оставил только форточку. Вздохнул. Подошел к туфлям — они теперь снова стояли посреди комнаты, но не уверенно и строго, как прежде, а как-то жалобно, привалившись одна к другой, будто в поисках защиты и поддержки.
— Кроссовок жалко, — сказал Кирилл сквозь зубы.
Правая туфля вдруг опрокинулась подошвой вверх. Кирилл отскочил как ужаленный.
— Закрыто, — сказал сапожник.
— У вас написано, что вы до пяти…
— А сегодня санитарный день. Закрыто, — и окошко с нарисованным на нем красным сапогом захлопнулось.
Кирилл вполголоса чертыхнулся. Если бы не воспитательный час — а по четвергам у них обязательно воспитательный час… Если бы не завучиха с ее идиотскими придирками (стрижки в его классе, видите ли, не соответствуют стандартам! Волосы касаются воротников, а виной всему классный руководитель, у которого патлы висят, как у Бабы Яги!)… Если бы не вся эта ерунда — с набойками давно было бы покончено, Кирилл позвонил бы странному растяпе с голубыми глазами, отдал бы ему туфли и вздохнул бы спокойно…
Странно. Когда Кирилл обувался в бассейне, набойки черных туфель были целы. А теперь они стерты так основательно, будто туфли без хозяина прошагали много километров. Не может же он, Кирилл, возвращать туфли хозяину в таком виде…
Раздумывая, он дошел до следующего сапожного ларька — на углу. Синее окошко было, по счастью, открыто; Кирилл приободрился.
— Вот…
Сапожник, не выпуская изо рта сигареты, взял туфли у Кирилла из рук. Наметанным глазом глянул на набойки; осмотрел туфли, отогнул стельку, присмотрелся…
Снова поставил на стойку перед Кириллом.
— Не возьмусь.
— То есть как?
Сапожник вынул сигарету изо рта. Раздавил, недокуренную, в круглой жестянке из-под гвоздей; Кириллу показалось, что рука у него дрожит.
— Не возьмусь, — повторил сапожник. — Они импортные… Дорогие… Испортить можно…
— Да это же набойки! Всего только!
— Ты глухой? — тихо поинтересовался сапожник. — Не возьму я твои туфли! И вообще проваливай…
Кирилл взглядом сказал наглецу все, что он нем думал. Взял туфли с прилавка и снова упаковал в холщовую сумку с ручками — на одной стороне сумки была когда-то нарисована Алла Пугачева, а на другой Михаил Боярский, но с тех пор в сумке переносили столько овощей и молока, консервов и хлеба, что лица их сделались почти неотличимы друг от друга.
…А может, наплевать и отдать туфли хозяину, как есть? И пусть думает о Кирилле, что хочет?
С самого сегодняшнего утра… Да где там — со вчерашнего вечера, когда за туфлями пришел хозяин, а их не оказалось на полочке… Короче, вот уже почти сутки Кирилла мучила тревога. Он проклинал бассейн, тот вечер, когда не отдал туфли гардеробщице, а отправился в них домой… Лучше вернулся бы в резиновых шлепанцах. Не умер бы. И черт с ними, с кроссовками…
— Не чертыхайтесь, — резко сказали у него над ухом.
Он поднял голову. Пожилая женщина, сухая и строгая, уже не смотрела на него — шла по своим делам, покачивая мужским портфелем. Кирилл готов был поклясться, что вслух ничего не говорил. Значит, все-таки вырвалось… Плохо. Надо владеть собой. Не ребенок.
Он посмотрел на часы — большие, круглые, еще отцовские. Было без пяти четыре; по идее, до закрытия еще как минимум час, а сапожных мастерских в городе много…
Следующий сапожник, которого он посетил, располагался со своими инструментами в сыром подвале по соседству с детской комнатой милиции. Мастер чинил полусапожки на каблучках таких тонких, что ими, пожалуй, можно было ковырять в зубах; во всяком случае, так подумалось мрачному усталому Кириллу. В углу мастерской сидела на клеенчатой банкетке манерная блондинка в чулках — ждала окончания работы.
Кирилл уселся на свободный край банкетки. Им владела угрюмая решимость охотника — затравить зверя во что бы то ни стало, пусть и придется сидеть у норы до утра.