Он добросовестно проплыл триста метров. Полежал на спине, глядя в требующий ремонта потолок; прыгнул с трехметровой вышки. С сожалением выбрался из воды (земное притяжение заново навалилось на плечи) и побрел в душ, а потом в раздевалку, где к тому времени почти никого не было.
Оделся и ушел, попрощавшись до осени, научный сотрудник. Потом ушел журналист; Кирилл остался один, и недовольная тетушка-гардеробщица заглянула в раздевалку не раз и не два, пока он кое-как высушил слабосильным феном свои слишком длинные, по мнению многих, волосы. В кармашке сумки имелось два номерка — на куртку и на кроссовки (в «Чайке» было твердое правило: сдавать обувь на хранение перед входом в раздевалку). Сонная и злая гардеробщица поставила перед ним на стойку пару черных туфель — очень дорогих и модных, как показалось Кириллу.
— Это не мои, — сказал он, — у меня кроссовки.
Гардеробщица поджала губы:
— Номерок-то ваш? Шестьдесят три? Там они и стояли!
— Но это не мои. — Кирилл улыбнулся, пытаясь задобрить строгую тетку. — Посмотрите, пожалуйста, там должны быть кроссовки, синие с белым…
— Смотрите сами, — гардеробщица распахнула перед Кириллом деревянную дверцу.
Он вошел и сразу понял, что кроссовок нет. Ячейки с номерками были все до одной пусты; кое-где в них остался песок от грязной обуви, а в одном месте — троллейбусный талончик, скомканный и серый, прилипший, видимо, к подошве, а потом в тепле отклеившийся. Но кроссовок не было; были щегольские черные туфли, и были резиновые шлепанцы на ногах у Кирилла. Все.
Хрипло распевал приемник на кособокой тумбочке. «Над тобою солнце светит, Родина моя-а…»
— Что же мне делать? — спросил Кирилл.
— Не задерживать, — посоветовала гардеробщица. — Бассейн закрыт.
— Но это не мои! А мои пропали!
Гардеробщица ткнула пальцем в написанное от руки объявление: «За сохранность сданных в гардероб вещей администрация ответственности не несет». Но, оценив жалкий вид Кирилла, смягчилась:
— А может, вы сами забыли, в чем пришли? И кроссовки ваши дома?
— Это даже не мой размер, — безнадежно отозвался Кирилл.
— А ну примерьте…
Кирилл взял со стойки правую туфлю (на вид она была сорок пятый примерно, а Кирилл носил сорок третий). Надел, дабы продемонстрировать гардеробщице всю вздорность ее предположения, притопнул ногой — и вдруг понял, что размер подходящий. Более того — обувь сидит, как влитая.
— Это не мои! — он тут же стянул чужую туфлю, будто чего-то испугавшись. — У меня были крос-сов-ки! Я за ними полтора часа в Москве в очереди стоял…
— Эти тоже ничего себе, — сказала гардеробщица. Она внимательно разглядывала оставшуюся на стойке левую туфлю — сгибала и разгибала подошву, щупала кожу, пыталась прочесть «лейбл». — А знаете что? Пишите заявление, что у вас кроссовки пропали. А эти я заберу сэбе. Может, кто-то вспомнит да придет за ними?
— Э, нет, — Кирилл, спохватившись, снова натянул правую туфлю и завязал шнурок. — В чем я домой пойду?
Он замолчал, и стало тихо. Во всем здании «банно-пра-чечного комплекса» в этот час было пустынно и мрачно; гардеробщица смотрела на него, не выпуская из рук левой «спорной» туфли.
— Заявление на ноги не наденешь, — сказал Кирилл тоном ниже. — Если кто-то за ними придет — я оставлю свой телефон… То есть телефон соседей, они позовут.
Гардеробщица молчала.
— И пусть он отдаст мои кроссовки, — сказал Кирилл. — Что за безобразие! В шлепанцах мне домой идти, что ли? И на работу — в шлепанцах?!
Насчет работы он слукавил — работа у Кирилла была такая, что в кроссовках на нее не пускали.
Гардеробщица наконец выпустила из рук левую туфлю. С легкой брезгливостью отодвинула ее к краю стойки:
— Который час?! У меня рабочий день давно закончен! Давайте не задерживайте…
Кирилл обулся (туфли сидели как родные). Нашел в сумке ручку, вырвал листок из блокнота. Написал., привычно попадая цифрами в клеточки, телефон соседей. Приписал внизу: «Позвать Кирилла Стержева из пятьдесят седьмой».
— До свидания, — сказал гардеробщице.
Та не ответила. Возилась зачем-то под стойкой.
Утром, пока Кирилл заливал в себя горячий чай, мама долго рассматривала его неожиданное приобретение.
— Кроссовок жалко, — сказала наконец. — Но эти вообще-то подороже. Импортные, сразу видать… Может, ты их в школу наденешь?
— Не буду я их носить, — отмахнулся Кирилл, доедая пшенную кашу с маслом. — Тот растяпа, что ушел в моих кроссовках, вернется и отдаст. А я тогда отдам ему.
Мама с сомнением покачала головой:
— Странно как-то… Пьяный он был, что ли?
— Не знаю. — Кирилл уже был в прихожей, натягивал свои рабочие, с черными круглыми носками, грубоватые башмаки. — Если позвонит — отдашь ему, ладно?
— В обмен на кроссовки, — твердо сказала мама.
— Ага… Ну, я побежал?
На остановке было полно народу, но троллейбусы в этот час шли один за другим. Кирилл протиснулся в салон и проехал три остановки, покачиваясь на поручне, как обезьяна на лиане. Выбираться обратно было трудно, Кириллу оттоптали все ноги, и, если бы не мощные круглоносые башмаки, он хромал бы весь день, наверное.
— …Здравствуйте, Кирилл Владимирович!
— А макулатуру сейчас сдавать?
— А субботник на втором уроке или на третьем?
— А Петренко плюется!
— Тихо! Тихо!..
Он поставил сумку на скрипучий стул. Оглядел всю эту ораву красногалстучных, шумных, ни хрена не способных к математике; обвел их взглядом, и они замолчали. Молоденькая физичка Лариска, второй год работающая в школе, страшно завидовала этой его способности. Сама-то надрывалась до хрипоты, грохотала по столу тяжелыми предметами, бывало, и за уши хватала… Ничего не получалось, дети у нее на уроках орали, будто в зверинце.
— Здравствуйте, пятый «А». Кто принес макулатуру, поднимите руки. Мало, мало… Девочки, красные косынки есть у всех? У кого нет? Плохо, плохо… На первый урок вы идете на ботанику. На второй — собираетесь здесь, и я скажу, кто что будет делать…
Впереди был безумный день, тем более безумный, что Пасха в этом году совпала с Днем рождения Ильича, и видит бог — ни переругиваясь с завучем, ни добывая своим школьницам дополнительные красные косынки, ни руководя побелкой деревьев на школьном дворе, Кирилл не вспоминал ни о пропавших кроссовках, ни об импортных туфлях, доставшихся ему волей странного, довольно-таки дурацкого случая.
Через несколько дней (была, кажется, среда), в дверь позвонили, и соседка Марья Павловна позвала Кирилла к телефону.
— Добрый вечер, — сказал незнакомый голос. — Это Кирилл Стержев?
— Да, — отозвался Кирилл, почему-то предчувствуя недоброе.
— Я по поводу туфель… Простите, это моя вина. В бассейне вам выдали мои туфли. Черные, производство Великобритании. Вы слышите?
— Да… конечно. А кроссовки?
— Какие кроссовки?
— Ну, у вас должны быть… По ошибке… Мои кроссовки, которые пропали… в обмен…
— Да, — отозвался голос после паузы. — Кроссовок ваших у меня нет, но я готов взамен дать вам деньги. Скажем, сто рублей. Этого достаточно?
Кирилл молчал. В месяц ему платили сто тридцать.
— Я заеду к вам, если вы не против, — продолжал голос. — Назовите адрес.
Кирилл молчал.
— Алло, алло! Вы меня слышите?
— Да, — сказал Кирилл. — Хорошо.
И назвал адрес.
Туфли стояли на полочке под зеркалом. Мама начистила их бархаткой, и они выглядели во всех отношениях блестяще.
В половине девятого в дверь снова позвонили. Пришедший был человек лет сорока, высокий, светловолосый, с улыбчивым ртом и неподвижными голубыми глазами.
Кирилл пригласил его в переднюю. Человек вошел и остановился, с неделикатным любопытством разглядывая убранство самой обыкновенной «учительской» прихожей.
— Неловко получилось. — Кирилл потер ладони. — Но, поверьте, у меня пропали кроссовки, а идти домой в шлепанцах я же не мог…
— Ну разумеется, — обладатель неподвижных глаз улыбнулся, показывая блестящие зубы. — Вот, однако, деньги… Где же мои туфли?
— Мне неловко брать с вас деньги, — сказал мужественно Кирилл. — В конце концов это ваши туфли. Это просто ошибка. Я не могу пользоваться вашим, э-э…
— Где же, однако, туфли? — мягко повторил визитер.
Кирилл обернулся к полочке под зеркалом. Полочка была пуста.
— Мама… Ты взяла туфли?
Мама выглянула из кухни. Настороженно поздоровалась с визитером, обернулась к Кириллу:
— Какие туфли? Те? Нет, я их поставила вот здесь… — Она посмотрела на полочку и в свою очередь разинула от удивления рот: — Своими руками поставила вот здесь! Четверть часа назад!
Кирилл долго рылся в шкафчике для обуви. Вытряхнул оттуда все; туфель не было. Сгорая от стыда, Кирилл обшарил прихожую, оглядел комнату, заглянул во все шкафы…
— Мама! Ну где же…
— Я не брала, — отозвалась мать твердо, и по ее голосу Кирилл понял, что шутки кончились. Мама, проработавшая в школе тридцать лет, слишком серьезно относилась к таким понятиям, как «вранье» и «правда».
— Я, — Кирилл прятал глаза, обращаясь к визитеру, — я ума не приложу, куда они делись… Они были вот здесь, мы приготовили их к вашему приходу…
— Не волнуйтесь, — сказал визитер неожиданно мягко. — Не стоит так расстраиваться… Они найдутся. А когда они найдутся, позвоните, пожалуйста, — он вытащил из внутреннего кармана прямоугольник визитной карточки, — вот по этому телефону… Хорошо?
— Обязательно, — пообещал красный, как свекла, Кирилл. — Непременно… Обещаю!