Задав угол наклона паруса и введя в бортовой компьютер намеченный курс, Альдо решил спуститься в трюм, чтобы немного поглазеть на добычу. Обычно охотник на чудовищ этого не делал, поскольку излишним любопытством не страдал, но тут по какой-то неведомой причине решил сделать исключение.
— Из-за тебя пришлось проторчать в радиоактивной зоне почти полгода, — проворчал капитан «Германа Мелвилла», плюхнувшись на пол рядом с клеткой. За старомодной, чуть подёрнутой ржавчиной решёткой, спелёнутый силовым полем, лежал метаморф. Существо, сейчас болезненно сжавшееся в коконе и производящее самое безобидное впечатление, было способно принять любую форму. Единственное ограничение — масса тела. Безумно опасная тварь. Мало того что полуразумная, так ещё и способная читать чужие мысли.
Пластиковый стаканчик с кофе Альдо поставил на пол. Его наверняка придумали дрянным — хороший кофе подаётся в крохотных фарфоровых чашечках, а химическая бурда — исключительно в пластиковых стаканчиках на космических парусниках.
Оторвавшись от созерцания крохотного водоворота, в который время от времени срывались налипшие на стенки песчинки сахара, наёмник вдруг наткнулся на широко распахнутые глаза растрёпанной девочки по ту сторону решётки.
На вид малышке можно было дать лет семь-восемь, немытые и нечёсаные сосульки тёмных прядей торчали во все стороны, на чумазом личике — чуточку страха и огромная ответственность за одноногую лысую куклу, которую девочка сжимала в исцарапанных ручонках.
Альдо уже видел её однажды. Тогда их, ещё совсем зелёных юнцов без боевого опыта, бросили усмирять мятеж на одной из колоний. Бравые выпускники кадетского корпуса весело убивали тринадцатилетних мальчишек с допотопным оружием, с огоньком насиловали местных женщин, без какого-либо намёка на угрызения совести изощрённо издевались над такими вот маленькими девочками. Мятеж был подавлен, бравые выпускники кадетского корпуса улетели к себе на искусственный спутник, а маленькая девочка, оставшись без родителей, так и стояла на развалинах своего дома, тиская в руках изуродованную пластмассовую куклу, обнимая окружающий мир широко распахнутыми зрачками…
Альдо стало интересно, по какому принципу тварь выцедила из его воспоминаний именно этот образ. С болезненным любопытством мазохиста наёмник ждал, кто будет следующим. В том, что следующий образ непременно будет, капитан «Германа Мелвилла» не сомневался, ведь фокус с маленькой девочкой не подействовал. Слишком уж чёрствым чудовищем стал Альдо к этому времени.
Даниэла. Миниатюрная блондинка с чуть раскосыми глазами. Стёганый лётный комбинезон, высокие сапоги, чёрные полированные ногти, неизменная широкая улыбка — такая приятная, такая неестественная. Повседневно-профессиональная. Второй пилот его первого экипажа. Он тогда едва-едва оправился от потери отца.
Воспоминания унесли Альдо в прошлое. Даниэла стоит к нему спиной, беседуя со штурманом, но Альдо прекрасно знает, что именно она говорит — зеркальные стены отражают каждое движение, каждую гримаску милого личика. Они говорят о нём. Причём штурман отвечает осторожно, чтобы Альдо ни в коем случае не догадался, о чём идёт речь.
— Скорее всего, нового бедолагу взяли из жалости, — всё так же улыбаясь, говорит Даниэла.
— Зачем ты так? — возражает штурман. — Мальчик прекрасно справляется со своими обязанностями.
— Но если бы не смерть папочки и не жалость кэпа, глухонемому ни за что не улыбнулось бы получить сюда назначение. Папочка похлопотал за мальчишку, даже отдав концы.
Откуда ей было знать, что Альдо прекрасно умеет читать по губам?
Как только то задание было выполнено, он подал документы на увольнение и, как говорят пилоты, ушёл в свободное плавание. На одноместном паруснике, способном обходиться единственным членом экипажа.
Первым и почти непреодолимым желанием было отпереть клетку, снять силовое поле и залепить этому милому личику полновесную пощёчину. Дрянь! Она и ногтя отцовского не стоила!..
Чуть успокоившись, Альдо смял стаканчик с недопитым кофе и с размаху хлопнул им по полу. Даниэла от удивления слегка приоткрыла ротик. Даниэла? Да какая это, к чёрту, Даниэла?! Всего лишь полуразумное животное, ковыряющееся в клочьях его памяти и словно сачком выуживающее образы, с которыми связаны самые яркие эмоциональные всплески. И всё-таки долбаной твари удалось его зацепить. Альдо усмехнулся.
Он остро понял, что пора уходить, иначе сейчас метаморф доберётся до самого болезненного, самого яркого. Кто это будет, капитан «Германа Мелвилла» знал наверняка. Он поднялся, поправил шорты и двинулся уже было к выходу из трюма, но искушение всё-таки взяло верх. Не осознавая, что делает, охотник за удачей прильнул к ржавым прутьям клетки, вцепившись в них с такой силой, что побелели пальцы.
Таким Альдо и запомнил отца — шрам на левой щеке, ухоженная бородка с кое-где пробивающейся сединой, руки большие, загрубевшие, на комбинезоне пара пятен от машинного масла. И глаза. В них всегда плескался океан эмоций, в который ныряешь, а потом, понимая, что забрался слишком глубоко, пытаешься выбраться наверх. У кого-то получалось, и он цеплялся за разбитое в щепки самообладание, жадно хватая ртом воздух, а кого-то отец давил своей волей, навсегда превращая в нерадивого и оттого впавшего в немилость юнгу. За исключением глаз лицо капитана всегда оставалось каменно спокойным, словно замёрзшие моря ледяных миров.
Проклятую хреновину заклинило — Альдо тупо смотрел, как иглы подпространственного двигателя высасывают из отца последние капли жизни. Уже сотую вечность они прыгали по всем уголкам космоса, не в силах остановиться — сбой в программе, которую молодой техник пытался отладить всё время, пока отец лежал в пилотском кресле. Ничего не получалось. Влезть внутрь двигателя нельзя — детонация неизбежна, и тогда погибнут оба.
Не было ни напрасных слов прощания и утешения, ни напутствий, ни бравады, ни-че-го. Была ноющая боль, онемение и тоска, ледяной коркой покрывающая неравномерно бьющийся комок где-то в левой части груди.
Иглы с неохотой оторвались от вен капитана, и корабль материализовался где-то у чёрта на рогах — у подпространственного двигателя кончилось топливо. Всё кончилось. Для всех Альдо онемел и оглох от стресса.
Шатаясь, словно его парусник попал в метеоритную бурю, Альдо прошёл к пульту и рывком содрал колпак с рычага управления люками и шлюзами трюма. Прозрачный пластиковый кожух треснул. Капитану было плевать. Он дёрнул рычаг, и в недрах грузового отсека — он знал — заворочалась и поползла в открытый космос клетка с ненавистной тварью. Спустя миг рычаг лёг на место, Альдо пришёл в себя, а метаморф всё так же жался в угол клетки, будучи пленником силового поля.
И что на него нашло? Боль? До сих пор Альдо казалось, что после смерти отца он стал человеком без эмоций и чувств. Без слабостей. Словно из души у него с мясом выдрали какой-то стержень, средоточие боли и радости, нежности и ненависти. Тем удивительнее казалось то, что Государственный Московский Зоопарк планеты Земля едва не лишился такого редкого экземпляра.
Красная бархатная коробочка сама собой оказалась у капитана в руках. Набив её табаком — ещё в детстве Альдо читал и смотрел в виртуальной реальности, как это делается, — наёмник раскурил трубку. Он закашлялся — табак крепко схватил капитана за горло.
Курс рассчитан, угол наклона паруса определён.
— Полный вперёд! — гаркнул Альдо сам себе.
Космический парусник, сверкая грязно-белым парусом, на всём ходу понёсся к Земле.
Ярослав Веров
Механизм раскрутки
Нежарким июньским вечером на съёмной квартире начинающего писателя Владимира Буйских происходила грандиозная пьянка, приуроченная к футбольному матчу между столичным клубом «Москва» и его питерским визави «Зенитом».
Грандиозной, впрочем, она была лишь в воображении хозяина дома. Главный гость, ради которого и были закуплены три бутылки невыносимо дорогой «Patron Reposado», да что там закуплены — с боем добыты в Шереметьевском дьюти-фри, знаменитый писатель-фантаст Сергей Непокупный монументально возвышался за столом и говорил о чём угодно, только не о деле. О футболе и женщинах, о новой квартире с пентхаусом и превратностях ремонта оной. О преимуществах японских автомобилей вообще и полноприводного седана «Субару» в частности над немецкими… При этом он не забывал обгладывать маринованные свиные рёбрышки-гриль, разливать из фирменной бутылки-графинчика текилу, вкусно, красиво выпивать («ну, за творчество!») и закусывать лаймом, щедро макая оный в рассыпанную прямо на столе соль. То и дело разражался возмущёнными воплями, поскольку футбольная дружина культурной столицы вела в счёте и сливать матч ну никак не собиралась. Третий участник попойки, литагент и критик Андрей Журавлёв, Жура, старый знакомец, усиленно налегал на бухло, отчего его здоровенная небритая ряха, казалось, делалась всё здоровенней и всё небритей, да поддакивал мэтру.