Правда, тут его постигает разочарование. В машине нет окон — на дверцы справа и слева транслируется нейтральный пейзаж. И хотя дважды до него докатывается что-то вроде гула толпы, а один раз машина вздрагивает, как от разрыва, и по обшивке чиркает какой-то металл, «дикий мир» для него всё равно остаётся загадкой. Действительно ли он полон монструозных дегенератов, жаждущих крови, и действительно ли они ненавидят всех тех, кому посчастливилось жить в корпоративном анклаве?
Так ничего из этого он и не узнает. Машина останавливается в гараже, входные жалюзи которого уже опущены. Ни одного звука не доносится сквозь бетонные стены. Лишь шофёр дико ругается, разглядывая безобразную сверкающую загогулину на переднем крыле.
Это чем же нужно было в них засадить, чтобы процарапать бронированное покрытие?
Раздумывать ему, впрочем, некогда. Уже с первых мгновений пребывания в армейской среде день его оказывается расписан так, что на размышления не остаётся ни сил, ни времени.
Сначала Гликку делают глубокое биологическое сканирование, и эскулап, суммировав особенности физиологии, вычерчивает программные рекомендации. Затем, согласно этим рекомендациям, с него снимают навыки химика-экспериментатора и за двенадцать часов наращивают базовый чип до необходимой мощности. Одновременно ему имплантируют стимуляторы, повышающие скорость и точность реакций, а заодно подкачивают нейрохимию, ответственную за конгруэнтность психики. Теперь Гликк способен удерживать интерактивный режим, даже если в этот момент у него стреляют над ухом.
И, наконец, его подключают к боевой аватаре. Гликк, вернувшись из медицинского отделения в жилой отсек, с недоумением разглядывает себя в зеркале. Неужели он действительно стал военным? Неужели этот солдат с деревянным, невыразительным, гладким, как у манекена, лицом — он сам? Где там скрывается подлинный Гликк? Осталось ли хоть что-нибудь от того, кем он был раньше?
Утешает, что это временно. Всего через месяц, уже даже меньше, он вернётся к прежнему статусу.
Звучат сигналы отбоя. Свет в отсеке тускнеет, превращаясь в расплывчатую серо-жёлтую муть. Гликк заваливается на койку, которая занимает чуть ли не половину крохотной комнаты, и всю ночь ему снится шипение, шелест, шуршание, распадающиеся печальные звуки, которые напоминают шум океанских волн…
Далее начинается самое неприятное. «Лётчик» — это специализированная аватара, содержащая в себе множество уз копрофессиональных программ, и поэтому она требует тщательной персональной подгонки. Гликка часами крутят на механических тренажёрах, создают перегрузки, от которых у него темнеет в глазах, проверяют скорость реакций при смене оперативных координат. Трижды ему корректируют режим биохимической стимуляции и четырежды, добиваясь абсолютного сопряжения, меняют конфигурацию чипа. Всё это, конечно, даётся непросто. После таких тренировок Гликка ощутимо пошатывает, в ушах у него вата, под черепом — кровяной гул, в воздухе — рябь, как будто вспыхивают и гаснут чёрные звёзды. В столовой, где трижды в день собирается вся их команда, он с трудом проглатывает витаминизированный бульон, напоминающий по вкусу сладкий сироп, и с ещё большим трудом заталкивает в себя желе, содержащее необходимый ему набор редкоземельных микроэлементов. Ни с кем из членов команды он не общается. Да и как им общаться, если видятся они не более часа в день. Тем более что это точно такие же стандартные специализированные аватары, похожие друг на друга, как генетические близнецы. Мелкие отличия во внешности у них, разумеется, есть, но надо очень приглядываться, чтобы заметить несовпадающие черты.
А когда, примерно через неделю, он, немного обвыкнув, начинает что-то соображать, когда подгонка аватары заканчивается и появляются силы, чтобы оглядываться вокруг, к тренингу физическому добавляется тренинг аутогенный. Теперь два раза в день в небольшом кинозале, оборудованном редкой по нынешним временам техникой трансляции изображения на экран, им показывают часовую нарезку хроники. Они видят города под бомбёжкой, где между горящими рушащимися домами панически мечутся массы людей — пытаются спрятаться от безумия, но спасения нет; видят завывающую толпу, ощетинившуюся железными прутьями, палками, арматурой, — она, как кочевая орда, идёт на приступ одного из офисов корпорации: летят камни, бутылки с зажигательной смесью, сползают лицевые повязки, белеют жуткие, как у вампиров, клыки… Они видят радостное население, встречающее освободителей. Солдат в каске с корпоративным, флуоресцирующим даже при солнечном свете лейблом, легко сгибаясь, подхватывает местного ребёнка на бронетранспортёр, и тот, расплываясь от счастья, размахивает оттуда фирменным жёлто-зелёным флажком. Множество рук, множество сияющих глаз. Комментатор приподнятым голосом сообщает, что теперь граждане свободной страны могут беспрепятственно потреблять всю линейку товаров, представленных корпорацией «Ай-Пи-Би». Никаких ограничений более нет. Это их сознательный гражданский выбор, их право, отныне гарантированное конституцией…
Во время сеансов Гликк, впрочем, как и другие, впадает в оцепенение. Оказывается, плоский экран впечатляет нисколько не меньше, чем подключение к виртуалу. Он чувствует, как у него закипает кровь, требуя мщения, и как в сознании, обжигая рассудок, вспыхивает священная ненависть к террористам.
Через три дня у них начинаются вылеты. Гликк, конечно, не может определить, какой из них действительно боевой, а какой представляет собой лишь имитацию, созданную виртуал-тренажёром. Да это, в общем, и не имеет значения. Он летит в серебристой машине, легко пронизывающей облака, над ним — синева, которая простирается, вероятно, до края вселенной, под ним — раскрашенная, будто географическое пособие, карта земли, он — точно бог, сердце его поёт от восторга. Тянутся снизу полосы зенитных ракет. Гликк отстреливает световые обоймы, чтобы сбить их с прицела. Затем он, в свою очередь, вдавливает кнопки пуска и, даже не поворачивая головы, наблюдает, как распухает внизу дымчатая аллея разрывов. Это необычайно красиво. И ещё красивее становится в тот момент, когда он, развернувшись и снизившись, выйдя в слепой квадрант, прошивает эту аллею поперечной осколочной полосой. Несколько раз его пытаются перехватить: картинка вздрагивает и за считанные мгновения перестраивается в другой ландшафт. Вот для того и нужен в кабине живой пилот — сверяясь со схемой, запаянной в тонкий пластик, он выныривает из наведённой реальности в боевую. Перед полётом ему ставят краткосрочный психологический активатор, и потому, вернувшись на базу, он неспособен даже откинуть крышку кабины. В медицинский отсек его обычно ведут под руки, и там ещё почти два часа он отмокает в ванне реаниматора.
Времени остаётся немного — посмотреть новости, где сообщается в основном о корпоративных успехах, побродить по пустынному Риму, Загребу, Шаолиню, подключиться, если будет желание, к какой-нибудь из обзорных, не требующих участия спортивных программ.
С Зенной за этот месяц они ни разу не видятся. Во-первых, персональную линию куда бы то ни было с базы не проложить: здесь поддерживается режим коммуникативной секретности. А во-вторых, обошлась бы она во столько, что у него растаяли бы все будущие поступления. Связь через армейские серверы стоит безумных денег.
Поэтому у них исключительно текстовое общение. Гликк пишет ей, что делает сейчас некую дополнительную работу, ничего интересного, зато когда закончит её, они смогут подумать об объединении личных реальностей. Всего-то месяц и подождать. Зенна отвечает ему, что тоже, вот совпадение, нашла себе некую дополнительную работу, тоже ничего интересного, однако за неё полагаются довольно крупные бонусы. Они, вероятно, смогут теперь не только объединить реальности, но и оплатить сразу, по факту, весь первичный дизайн. Пусть Гликк не волнуется. Конечно, она будет ждать.