Несколько дней клоун не покидал свой кукольный домик, окно, куда тянулся провод удлинителя, все время светилось яркими сполохами. Наконец он с торжественным видом появился на пороге, сжимая в руках какой-то предмет.
— Возьми эту вещь и как следует спрячь где-нибудь, где ее никто не найдет, — велел Рыжий. — Главное, чтобы она была подальше от нас с тобой. Довольно опасная вещица.
Это была крохотная необычная штуковина не больше пуговицы, мерцающая ядовито-зеленым. От ее прикосновения ладошке стало щекотно, кожу закололо иголочками.
Я собирался положить «пуговицу» на полку между книг, но потом увидел, как она светится в темноте, и сунул к себе в карман. Втайне от Рыжего я часто доставал и разглядывал мерцающий талисман. Мне казалось, в его глубинах я вижу космос и далекую планету, откуда ко мне прилетел клоун.
Так продолжалось почти месяц… а потом я внезапно заболел. Помню, как ночью я проснулся от боли. Под подбородок словно воткнули две иглы — слева и справа от языка. А когда я коснулся того места, где сосредоточилась боль, то по-настоящему испугался. Под пальцами я ощутил что-то твердое, похожее на наросты. Впоследствии я узнал, что так выглядят воспаленные лимфатические узлы.
Клоун сидел на подоконнике, разглядывая в крошечный телескоп — он соорудил его на днях — звездное небо.
— Что со мной? — простонал я. — Мне больно…
— Где у тебя болит? — забеспокоился Рыжий.
— Здесь и здесь, — я коснулся шишек под подбородком.
— Включи-ка свет, приятель, — попросил Клоун, — мне нужно тебя осмотреть…
Никогда раньше я не видел его настолько обеспокоенным.
— Неужели он мог так повлиять за такое короткое время? — пробормотал Рыжий. — Послушай, Вадик, где та светящаяся штуковина, которую я тебе дал около месяца назад?
— Пуговица? — переспросил я.
— Да, двигатель, он похож на пуговицу. Я просил тебя спрятать его куда-нибудь подальше. Его не стоит держать при себе ни мне, ни тебе. Я же сказал, что он опасен.
— Эта пуговица всегда со мной… — выдавил я. — Она мне нравится.
— Вот черт! — выкрикнул клоун. — Но почему?! Почему ты меня совсем не слушаешь?
— Она такая приятная на ощупь… От нее ладошке щекотно…
— А где она сейчас?
Я полез в карман пижамы и протянул клоуну «пуговицу».
— Иди к родителям, — проговорил Рыжий упавшим голосом. — Покажи им, где у тебя болит. И попроси вызвать врача, немедленно.
Отлично помню, что я испугался еще больше, услышав этот подавленный тон. В эту секунду я понял, что совершил, большую ошибку и теперь из-за своего непослушания заболел и, возможно, умру.
Клоун медленно сложил телескоп, взял светящуюся пуговицу и, не оборачиваясь, прошел в свой кукольный домик. Дверь за его спиной закрылась, но в дверной щели оставалось ядовито-зеленое мерцание. Я кинулся в комнату родителей, будучи вне себя от ужаса, из глаз градом катились слезы, в голове пульсировало страхом: «Я заболел… заболел… заболел…»
Мало кто знакомится со смертью в шесть лет. В этом возрасте неизбежный финал воспринимается как нечто далекое и нереальное. В отличие от обессиленного старика ребенок полон жизненной энергии. Наверное, поэтому настолько неестественной и страшной выглядит детская смерть. Для всех остальных, но не для ребенка. Вряд ли тогда я по-настоящему осознавал, что умираю.
Наше восприятие всегда настроено на самые яркие события и связанные с ними переживания, навсегда сохраняя их в памяти. Насыщенный красками оттиск из детства — моя мама, отвернувшись, рыдает в ладони. Отец застыл в неуклюжей позе, склонив голову, он обнимает ее за плечи. Впоследствии я никогда не видел материнских слез. Но ее лицо часто сохраняло их следы, выдавая незаживающую душевную рану, которую она неумело пыталась скрыть. Они делали все возможное, чтобы, доживая свою земную жизнь, я был счастлив.
Разрастающуюся во мне опухоль я совсем не ощущал. Мне давали обезболивающее, и физических страданий я не испытывал. В больнице было скучно, и я фантазировал, представляя себя то солдатом, лежащим в госпитале после ранения, то путешественником, оказавшимся в плену у кровожадных дикарей. Дикари носили белые халаты и откармливали меня, чтобы когда-нибудь зажарить на вертеле над костром и съесть. Несмотря на тошноту, я старался съедать все до крошки — мне нужны были силы, чтобы при случае сбежать, украв у жестоких аборигенов с медицинским образованием лодку.