Да где там! Разве мне такого кабана завалить? Тем более — двух. У них питание, и у нас питание. Смешно сравнивать!
И тут Матрешка моя вдруг не выдержала.
— Хоть бы отвернулся, страмец! — шепчет.
Я только глаза на нее выпучил: молчи, дура! У него ж гиперакустика в шлеме!
Поздно. Встрепенулся мордоворот, будто жердью ударенный, и одним прыжком — назад, в кабину. Аж пуговку с испугу потерял.
«Гераут, — кричит, — гераут!» Дескать, валим отсюда! Эти слова я сразу понял, потому что в ихнем кино они чаще всех попадались.
Грохнул реактивный ускоритель, и «вертушку» забросило в небо, как из рогатки. Мне полный рот земли насыпало, чтоб им пооторвало там все вместе с пуговкой! Но отплевываться некогда — схватил Матрешку за шкирку, и давай бог ноги.
— В елки! Скорей!
Метнулись в самую чащу, потом вбок да вниз, в яму. Затаились, слушаем. «Вертушка» вроде ушла, даже стрелять на пробу не стала. Но счастья мало. Эх, Матрешка, Матрешка!
— Что ж ты, красивая, наделала… — вздохнул я. — Вот теперь они точно дрона пришлют по наши души. И куда прятаться?
По всему видно, помирать надо. А ведь полгода жил — не тужил. И чего, спрашивается, с этой дурой связался? Правда, тут бы еще разобраться, кто с кем связался. Не сунься она тогда в мою нору, может, до сих пор бы стояла нора, или что они там, норы, делают? Зияла.
Но это уж известное дело: не отгонишь бабу вовремя — обязательно притащит на хвосте беду. Видно, лазерная метка со спутника по пятам за ней шла и нору нащупала. Хорошо еще, что бомба прилетела, когда меня дома не было — как раз Матрешку по лесу гонял, чтоб проваливала.
— Почему они хотят нас убить? — спросила Матрешка.
Почему…
Странный вопрос.
— Да они не то чтобы очень хотят — сказал я. — Просто мы им не нужны.
— И что?! Они нам тоже не нужны, почему мы их не убиваем?
Смотрю — она ту самую морпехову пуговку в руках вертит. Когда успела подобрать? Зачем? Заскок у баб на галантерейной почве, как у племени Мумба-Юмба.
— Не можем, вот и не убиваем, — я сплюнул.
— А если бы могли? — не унималась Матрешка. — Убивали бы?
Все равно песок на зубах хрустит. Сволочи.
— Что ты ко мне привязалась?! Могли бы — не могли бы! Ни черта мы не можем! — Я осторожно выглянул из ямы, но ничего интересного не увидел — елки стояли вплотную. Где-то рассыпал барабанные дроби дятел.
Чтоб ты гвоздем подавился. Дай же обстановку послушать!
— Надо сидеть тихо и не отсвечивать, — продолжал я. — Говорю же, мы им не нужны. Они инвайдеров ищут.
— Да знаю я! — Матрешка дернула плечиком.
— И что же ты знаешь?
— Война у нас тут. С инопланетными.
— У нас! У тебя, что ли, босоногая? Это у них война. А мы только под ногами путаемся. Вот чтоб не путались, нас по мере возможности и зачищают.
— Защищают? — глазищами хлопает.
— Да наоборот, дура! Защитят тебя! Так что мать родная не узнает.
Поняла, кажется. Озирается.
— И куда мы теперь?
Хороший вопрос. Своевременный. Дятел как раз притомился, умолк, и по лесу отчетливо так разнеслось: фр-р-р…
Дрон.
Отбегались…
— А что это там?
Опять этот шепоток Матрешкин! Прикончит он меня раньше бомбы!
— Нишкни! — губами шевелю. — Умри!
И вдруг вижу — не в лес она смотрит, а вниз, на дно ямы.
И там, на дне, песочек так, воронкой, проседает, проседает, будто подрывает его кто снизу. Потом — ух! Сразу целый пласт обрушился. И открывается под ним черный провал, широкий — на три моих брюха, и глубиной — в самую преисподнюю. Очень в нашем положении уютный провал…
Ползли долго. Все вниз, лаз узкий, ни перил, ни ступенек, для кого ж его такой делали? Я уже черт знает что готов был подумать, но тут над головой щелкнуло, срикошетило, хлопнул дальний выстрел.
Все в порядке. Люди.
— Не стреляйте! — кричу. — Свои!
А кто свои? Кому свои? Потом как-нибудь разберемся. Лишь бы сразу не убили.
И подействовало ведь! Не стали стрелять. Слышу — идут, свет замельтешил, развиднелось кое-как. Вижу, доползли мы почти до самого выхода из нашей трубы в широкий тоннель. Три фонаря впереди колышутся, бьют в глаза лучами.
— Вылезайте! — командует голос. — И к стене лицом, руки-ноги врозь! Оружие есть?
— Оружие, — говорю, — к ношению и применению категорически запрещено миротворческими силами ООН. Здесь, в левом кармане…
Обшарили, забрали пукалку.
— Патронов не имеется, — объясняю. — Вышли при добыче пропитания.
— На крыс охотился, что ли? — заросший бородой мужик брезгливо повертел в руках невеликий мой калибр.
— Зачем? На консервы менял.
Мужик покивал бородой.
— Девчонка — сестра, что ли?
— Жена, — говорю поспешно. — Беременная она.
— Ну? — мужик недоверчиво оглядел Матрешку с ног до головы.
Только б не брякнула чего, дура… Вот уже и губенками зашевелила…
— А что? — выпаливаю. — Дурное дело не хитрое! В смысле — молодое…
И чтобы уж совсем заткнуть ее, начинаю петь во все горло:
— Обручальное кольцо! Не простое украшенье! Двух сердец одно решенье! Обручальное кольцо-о!
— Шуткарь… — хмыкнул он без улыбки. — Рано веселишься. Получается так, что придется вас все-таки списать. Нам лишние рты не нужны.
Матрешку вязать не стали, она и так шла безропотно, только глазищи по сторонам таращила — сова совой! А мне скрутили руки тонкой, страшно резучей да еще и ржавой проволокой. Для полного счастья толкали прикладами в спину, торопись, мол. А куда торопиться?!
— Слушайте, — говорю, — мы ведь вас не объедим, не обопьем. Слава Богу, руки-ноги есть. Что я, на себя и на Матрешку еды не добуду? Заповедный лес кругом! Дичи — прорва! Да я вас всех прокормлю!
— Иди, иди, — поморщился батяня (так звали бородача остальные двое). — Не хватало нам только, чтоб дронов на нас навел. Кормилец…
— Вы что, вообще наружу не выходите?! — я даже остановился.
Батяня покачал головой.
— Не выходим. Потому и живы до сих пор. Как затворились пятьдесят человек, так и решили: больше никого не брать. Вот как подъедим все, так и объявим себя — пусть убивают. Но ради вас двоих смерть торопить не собираемся!
— Мудро, — согласился я. — Так мудро, что мне, тупому, ни хрена не понять! Вы что, просто сидите и смерти ждете?!
Батяня помолчал.
— Помирать по-любому придется, — философски вздохнул он. — Такое уж наше везение.
— Да с чего вы взяли?! — я прямо кипел от такого скотского безразличия. — Рано или поздно военные найдут этих своих инвайдеров и переколошматят! А может — те их! Нам без разницы. Главное — больше не надо будет прятаться!
— Вот, вот — угрюмо кивнул батяня и, глянув на меня исподлобья, вдруг ткнул пальцем в пол. — Чего их искать-то? Тут они, инвайдеры. Под нами…
— Чего от нас хотят? — спросила Матрешка.
— Да погоди ты! — отмахнулся я. — Не до тебя сейчас!
Сквозь решетчатое окно кабины козлового крана, куда нас запихнули до вынесения окончательного решения (как будто на голосовании стояло еще какое-нибудь решение, кроме как прикончить!), я видел все гигантское пространство цеха. Посреди зала громоздился опутанный Проводами, маслянисто поблескивающий кожух какой-то установки, ни пылинки на ней, ни соринки вокруг. Похоже, не такие уж заскорузлые мужики тут живут, кой-чего кумекают и в технике. Электричество вон жгут, не экономят. А где берут?
— Беда наша в том, — задумчиво произнес я, — что мы им совершенно не нужны…
На ступенях металлической лестницы, ведущей в кабину, послышались грузные шаги, отдающиеся басовитым гулом перил. Так себе музычка, ничего, кроме похоронного марша, не напоминает.
Лязгнул замок, взвизгнула дверь. Вошел высокий, сильно сутулящийся человек с темными кругами вокруг глаз и таким же угрюмым выражением лица, как у батяни. За ним — сам батяня.