Уверен: у каждого архитектора есть, хотя бы в задумке, нечто такое, что в его время ещё трудно, а часто просто невозможно реализовать. Проекты и прогнозы Корбюзье и Леонидова овладели умами зодчих лишь через десятки лет после их появления. Технологии первых лет двадцатого века просто не позволяли возводить среди нетронутого окружающего ландшафта километровые стеклянные небоскрёбы с междуэтажными садами.
Архитектор по природе своей должен быть футурологом, ведь он формирует будущий лик планет. Часто реализация проектов затягивается на годы и десятилетия, и нередко проекты, ещё даже не будучи претворены в жизнь, морально устаревают. А ведь технические возможности и эстетические воззрения меняются всё быстрее. На Земле выход был найден в мобильной, трансформирующейся архитектуре. Но то на Земле. На других планетах человечество пока не может позволить себе такой роскоши.
Вне Земли мы, архитекторы, вынуждены думать, прежде всего, об экономии и функциональности.
Здесь, на Марсе, к примеру, мы обязаны, прежде всего, обеспечить комфортные условия в условиях низкого давления, стоградусных морозов и смертоносного облучения космическими лучами. И всё это при ограниченных пока ещё технических возможностях и скудости сырьевых ресурсов. Потому нам и остаётся лишь художественно и функционально организовывать искусственную среду, созданную в марсианских кратерах и каньонах.
Конечно, каждый из нас мечтает об уникальных сооружениях, которые благодаря малой силе тяжести могли бы выглядеть весьма необычно, а главное — не походить на традиционную архитектуру Земли. Но обычно увы приходится заниматься текучкой.
Может быть, поэтому меня так заинтересовала задумка Эль…
Мы очень торопились, но всё равно работа над проектом заняла почти три месяца. В первые дни я, признаться, не верил, что за такой короткий срок можно создать что-то значительное. Скорее всего, мы с Антоном вовсе не справились бы с этой задачей, если бы не Эль. Она была нашей музой, катализатором и самым строгим критиком. Эль могла создавать атмосферу, в которой мы буквально фонтанировали идеями.
— Надо использовать все средства воздействия на человека, — говорила нам Эль. — Не только зодчество и ваяние, но и живопись, и музыку… и, может быть, даже литературу, стихи, прежде всего. Сам ритуал должен быть разработан с учётом знаний психологии и драматургии. Кроме того, можно применить голографию и 3D-моделирование… Короче, — все новейшие достижения! Ведь в этот час скорби мы должны показать человеку всё величие и бессмертие жизни, её преемственности, не умаляя при этом трагизма момента. Одним из главных средств воздействия должна быть музыка. Я уже подобрала кое-что из Моцарта, Баха и Бетховена, но я чувствую, что это не должно быть обычное воспроизведение записей их гениальных творений. Было бы замечательно, если бы это была цветомузыка, льющаяся с неба…
— Цветомузыка с неба… — задумчиво пробормотал Антон. — Сполохи, аналогичные полярным сияниям, и могучие аккорды органа из поднебесья…
— Жаль, что пока здесь ещё нет облаков, — сказала Эль. — На них можно было бы проецировать изображение лазерами…
— Старо. — Антон скептически ухмыльнулся. По его лицу было видно, что его вот-вот осенит гениальная идея.
— Будем размышлять вслух, — предложил я. — Итак, вариант под девизом «Полярное сияние»!..
— Именно! — перебил меня Антон. — Что такое полярное сияние?! Это свечение определённых слоёв атмосферы под влиянием частиц космического излучения…
— А любое излучение, к примеру, со спутника, можно модулировать, — подхватил я.
— Следовательно, можно модулировать и свечение небес. — Антон гордо обвёл взором притихшую аудиторию, то есть меня и Эль.
— А магнитное поле? — Эль насмешливо сощурила свои огромные глаза. — Ведь Марс не Земля…
— Именно! — воскликнул Антон. — Создать локальное электромагнитное поле для современной техники — пустяк! — Антон победоносно взглянул на меня. — По этому принципу можно генерировать и небесную музыку! У меня есть приятель-физик, он додумает детали…
— А ведь и правда, — проговорила Эль, — определённый слой атмосферы, взаимодействуя с модулированным излучением, может служить своего рода гигантской мембраной, преобразующей в акустические колебания пульсации силового поля!
— Вы представляете, что это такое?! — вопросил Антон зычным голосом. — Со спутников можно облучать атмосферу хоть всей планеты! И тогда небеса будут низвергать музыку Чайковского, Рахманинова, Скрябина… Цветомузыкальная симфония небес!..
Вот так примерно и рождались наши идеи. Конечно, иногда эмоции, сопровождавшие появление идей, во много раз превосходили ценность самих идей, но, как бы то ни было, почти половину наших замыслов реализовать удалось. Может быть, сыграло роль то, что мы оба были влюблены в Эль и форсировали работу своих нейронов до предела? Возможно. Но, в любом случае это была заслуга Эль…
И вот я вновь иду по дороге, высоко вознесённой над ржавой пустыней, к Реквиему.
Вечер. Небо из розового стало тёмно-фиолетовым, и уже вовсю светят Фобос с Деймосом.
Когда мне трудно, я прихожу сюда. Это место скорби и душевной боли является для меня духовным чистилищем. Здесь я черпаю силы.
И не один я.
Перевалив через склоны «Кратера Бессмертия», дорога устремляется к чаше Крематория. Но это здание ещё не весь «Реквием», а лишь его материально-вещественная основа. Сам комплекс, фактически, виртуален, ведь его основная функция чисто духовная и возводить гигантские конструкции и обелиски из камня и бетона было необязательно. Видения «Реквиема» появляются автоматически, лишь с приходом в эту пустыню человека.
По широкой лестнице, выложенной плитами чёрного родонита, я поднимаюсь на гребень кратера, и постепенно впереди, из-за скал вырастают центральные голографические обелиски комплекса.
Я знаю, что это голография, включённая автоматами при моём приближении, но эмоциональное воздействие от этого знания нисколько не меньше.
Конечно, если бы не помощь компьютеров, на которых мы просчитали масштаб, композицию и все ракурсы комплекса, фальшь подмены чувствовал бы кто угодно.
Но надежды Эль оправдались: наша работа увенчалась успехом. И изваяния Антона, и мои архитектурные макеты, увеличившись в размерах в сотни раз, во много раз усилили и своё воздействие на всех приходящих сюда. Если бы мы с Антоном были скованы заботами об экономии материалов и трудовых затрат, мы никогда бы не смогли настолько раскрепостить своё воображение.
И в этом тоже заслуга Эль, ведь именно она предложила возвести из натуральных материалов лишь то, что будет чуть выше человеческого роста, а остальное создать средствами голографии.
Здесь на гребне кратера тихий внизу ветерок более ощутим. Возможно, это предвестник пылевой бури. Во всяком случае, когда я, сойдя с дороги начал спускаться по каменистому склону в глубь кратера, ветерок набрал силу и поднял в атмосферу столбы песка, невесомого здесь, на Марсе.
Рыжие клубы ярко вспыхивают в лучах лазеров, но я уже не замечаю ни хлещущего с всё большей силой ветра, ни поднятых к небу кристаллов льда и замёрзшего углекислого газа, поскольку всё небо начинает светиться, и в такт с мерцающим небосводом пульсируют далёкие звуковые каскады.
Постепенно возникает таинственная мелодия, она нарастает, становится торжественной, могучей, и вот уже волны красок и звуков, устремляющихся на меня с небес, возносят меня над болью тоски и утраты. Надежды и стремления, поражения и победы — всё есть в этой музыке, созданной и завещанной нам Эль.
Но разве можно пересказать или описать музыку?! А тем более — цветомузыку, заполнившую всё пространство от горизонта до горизонта!.. Словно весь мир заполнился скорбью, состраданием, надеждой и гордостью Человека.
Да, всё происходит именно так, как мы когда-то задумали. Возносящийся всё выше конус «Реквиема» олицетворяет мятущийся человеческий дух, устремлённый к новым высотам. Творения рук Человека, мир его мыслей и чувств, видения Земли и иных далёких миров возникают то ли наяву, то ли в потрясённом сознании моём.