Но вместо Чучуна из яйца вышел маленький человек — как ребёнок, только зелёный. От удивления Эгга чуть не уронил дубину.
— А где Чучун? — спросил он, когда опомнился.
Зелёный маленький человек похлопал себя по голове и сказал:
— Абориген, я посланник великой империи Аддар. Ваша планета, Земля, так далеко от нашей, что я летел сюда целую тысячу ваших лет. Империя желает захватить Землю, но для этого нам нужно добровольное согласие хотя бы одного её жителя, иначе галактический совет не одобрит нашу операцию и у империи будут неприятности. Скажи, что приглашаешь нас — и я исполню любое твоё желание.
Из всей речи Эгга понял только одно: зелёный человек пришёл сюда, чтобы захватить его чум. Прежде, чем в голове родились другие мысли, Эгга громко закричал и со всего маху ударил пришельца дубиной по затылку. Зелёный маленький человек молча свалился в снег.
— Никто! Не! Тронет! Мой чум! — проревел Эгга, потрясая дубиной. Потом он подумал, зачем нужен его чум этому человеку, когда у него уже есть такое хорошее яйцо? Совсем не нужен, правильно. Значит, Чучун, когда ходил сюда, подговорил зелёного человека отнять чум Эгги и дать ему, а за это нарисовал на яйце оленя.
Поняв это, Эгга зарычал от злости и бросился бежать, размахивая дубиной. Теперь он сам отнимет чум у Чучуна! И пусть знает, как посылать к нему зелёных маленьких людей!
Тем временем зелёный маленький человек с трудом встал и потряс головой.
— Не получилось, — заключил он печально. — Попробую через две тысячи лет.
Когда вечером покрытые синяками Эгга и Чучун вместе пришли бить наглого пришельца, яйца уже не было. Чучун решил, что Эгга над ним посмеялся, и они ещё раз подрались, а Укка, жена Эгги, тем временем трепала волосы Чаки, жены Чучуна.
Утром они помирились и вместе поплыли на рыбалку. Спустя месяц они начисто забыли о ссоре.
— 2000
Когда в самом центре солнечного Сибариса, посреди роскошного парка Триквиния, торговца пряностями в четвёртом поколении, за одну ночь выросло уродливое серое яйцо, почти никто в городе не удивился. Вражда Триквиния со скульптором Алкменом уже успела всем надоесть, и лишь несколько престарелых геронтов явились поглядеть на очередное творение мстительного гения.
— На этот раз он перешёл все границы, — сухо заметил Эфрисфей, недавно пышно проводивший семидесятый десяток. Его друг, пожилой художник Клеон, с отвращением оглядел серое яйцо.
— Алкмен, разумеется, сделал вид, что он тут ни причём.
— Разумеется, — фыркнул самый старший из геронтов, престарелый Патрокл, в юности сумевший даже в Сибарисе прославиться распущенностью. О тунике Патрокла ходили легенды по всей Элладе; говорили, что он отдал за неё двадцать серебряных талантов и ждал семь лет, пока вышьют узоры.
— А что должен означать этот символ? — полюбопытствовал юноша, проходивший мимо. Он спешил в театр, где сегодня великий актёр Пелопс разыгрывал трагедию Латоны, и спросил лишь из уважения к возрасту геронтов.
Эфрисфей поджал губы.
— Откровенно говоря, молодой человек, спрашивать надо Алкмена, создателя этого безобразия.
— Отчего же безобразия? — Клеон улыбнулся. — Определённые образы сиё творение, несомненно, вызывает…
Под ухающий смех стариков юноша поспешил дальше. А к геронтам, тяжело дыша, подошёл хозяин парка Триквиний.
— Я сыт по горло, — изрёк он, мрачно воззрившись на яйцо. — В прошлый раз Алкмен изобразил меня в виде химеры с туловищем козла, змеями вместо ног и… кхм…
— Действительно, не стоит упоминать о хвосте, — поспешил Патрокл. Триквиний покраснел.
— Но это… это… Почтенные, до каких пор нам терпеть его выходки? Этот отвратительный, уродливый камень испортил мне весь парк! И как, скажите на милость, он его сюда приволок?
Клеон задумчиво огладил бороду.
— Действительно, интересная задача… — приблизившись к яйцу, он постучал по его поверхности и улыбнулся.
— А вот и ответ. Это не камень, почтенный Триквиний. Это полый деревянный каркас, обшитый тканью. Следует признать, что искусство Алкмена возросло, обмана не видно даже вбли…
Договорить он не успел, поскольку в яйце бесшумно открылась квадратная дверь и оттуда вылез ребёнок, окрашенный зелёной краской с ног до головы. Окрашенный краской! В Сибарисе, чья чистота, роскошь и богатство прославились по всему миру, от хмурых пирамид Египта до диких лесов северных варваров. От возмущения геронты лишись дара речи.
— Аборигены, я посланник великой империи Аддар, — сказал ребёнок. — Моя планета желает захватить власть на Земле, но для этого нам нужно добровольное согласие аборигенов. Пригласите нас, и я исполню любое ваше желание.
Патрокл так побагровел, что Эфрисфей, опасаясь, что его хватит удар, похлопал старика по спине. Престарелый геронт с шумом перевёл дыхание.
— Это… это неслыханно!!! — возопил он.
Мальчик в зелёном удивлённо моргнул.
— Вы меня не расслышали? Я — посланник империи Аддар…
— Вон отсюда!!! — взвизгнул Триквиний. — Вон!!! Я сегодня же, нет, сейчас же потребую изгнания Алкмена!
— Мы поддержим вас, — с чувством ответил Клеон. — Это неслыханно, так оскорбить самых почтенных граждан города!
Эфрисфей покачал головой.
— Подумать только, какая дерзость… И цвет, вы взгляните на этот омерзительный цвет!
Посланник империи Аддар украдкой себя оглядел.
— А что не так с моим цветом? — спросил он робко.
Это превысило меру терпения геронтов. Схватив мальчишку на руки, Клеон поднял его над головой и гневно потряс.
— Вернись к Алкмену и скажи, чтобы готовился покинуть город! Передай — мы этого так не оставим! И немедленно, слышишь, немедленно помойся!
Оставив перепуганного мальчика возле отвратительного яйца, возмущённые геронты устремились к дому
Алкмена, стоявшему на другом конце города. Посланник империи Аддар проводил их грустным взглядом.
— Опять не получилось, — сказал он, чуть не плача. — Что ж, попытаюсь через две тысячи лет.
Когда возмущённые горожане приволокли Алкмена в парк, яйца и след простыл. Скульптор яростно отрицал свою причастность к этой глупой шутке, и за неимением доказательств, его пришлось отпустить. Но Триквиний запомнил насмешку. Спустя месяц Алкмен обнаружил у себя в мегароне дохлую, измазанную грязью собаку. В отместку он ночью покрыл двери дома Триквиния неприличным узором. Спустя четыре тысячи лет эта дверь позволила археологам сделать заключение о царившем в Сиба-рисе разврате.
0
Иосиф был пьян. Сегодня его жена рожала ребёнка, зачатого в блуде, и он ничего не мог с этим поделать. Ещё семь месяцев назад раввин предупредил, что если с плодом случится несчастье, с самим Иосифом случится нечто похуже.
— Не горюй, друг… — В траву рядом с ним опустился какой-то оборванец. Иосиф поднял мутные глаза.
— Ты ещё кт… кт… кто? — выдохнул он.
— Забыл уже? — Оборванец усмехнулся. — Я глас вопиющего в пустыне!
Сквозь винный туман наконец проник зрительный образ, и Иосиф растянул губы в улыбке.
— Ваня!
— Иоанн.
— Ваня, Ваня… — Он потеребил курчавые волосы друга. — Зачем пить в пустыне, Ваня?.. Выпей со мной. Вот…
Дрожащей рукой он наполнил чару золотистым вином и протянул Иоанну.
— Пей до дна.
— Я не пью…
— В такой день, и не п… п… пьёшь?
Иоанн задумался.
— А ты прав. Сегодня можно и выпить.
Выдохнув, он опорожнил чару до дна и причмокнул.
— Однако какое вино! Где достал?
— Эти принесли… как их… волхвы.
Иоанн чуть не подавился.
— Дьявольское пойло! — прошипел он.
— Кончай, Иван… — Иосиф блаженно улыбнулся. — Дай хоть раз в жизни волю своему д… д… дьяволу. Пей, пей. Когда ещё такой п… п… повод будет…
Иоанн не ответил. Белый как мел, он смотрел куда-то за спину Иосифа. Там что-то тяжело бумкнуло.
— Говорил я… — прошептал бледный Иоанн. — Дьявольское пойло…