— Ну а я что сказала? Какая разница — испачкал или…
Она осеклась, глядя на прижавшего палец к губам мужа.
— Есть разница. Он и так пострадавший. А ты, нет чтобы пожалеть, еще упрекаешь. Любому обидно будет, — пояснил Артур, раздевая сына.
— Сложно с вами, мужчинами, — Луиза пожала плечами, вернулась на кухню.
Артур проследил, чтобы мальчик зашел в свою комнату, и двинулся за женой.
Та возилась у кухонной плиты. Пахло одуряюще — жареная печень была ее коронным блюдом. Артур втянул ноздрями аромат, остановился в дверях:
— Прости. Устал сегодня, переживаю, вот и сорвалось, сама понимаешь…
— Я не обиделась.
Прямая спина Луизы говорила об обратном.
— Ты же знаешь, мы не имеем права давить на него. Никаких понуждений, никаких оценочных суждений.
Спина не дрогнула:
— Хочешь сказать, я люблю его меньше, чем ты?
Артур разозлился:
— Нет, просто мы по-разному понимаем, что такое любовь.
Еще не закончив фразу, он уже понял, что перегнул, и попытался перевести разговор на другую тему:
— Сегодня у одного мальчишки газету купил, а она оказалась двухнедельной давности. Паршивец…
Оскорбленная Луиза сдержанно пожала плечами:
— А что такого, пускай работает…
— Да под видом продажи он милостыню просил! Разве это работа?
— Приносит деньги, значит, работа. Самостоятельный опять же… — Она достала из шкафчика стопку тарелок, пошла к обеденному столу. — Эдик! Иди кушать!
— Не «иди кушать», а «будешь кушать»? — поправил жену Артур. — Неужели сложно запомнить?
Луиза грохнула о стол тарелку, взорвалась сама:
— О-ох, как ты меня уже достал! Скорее бы завтра! Чтобы все закончилось…
После ужина Луиза осталась на кухне — гремела тарелками в мойке. Эдик что-то черкал красным карандашом в альбоме.
Сам Артур присел на диван в зале и напряженно следил за сыном. Осознав в какой-то момент, что его колено непроизвольно танцует самбу, решил успокоиться — вытащил из кармана пиджака «Гражданин Р». Всю верхнюю половину первой страницы занимала речь премьера о важности гражданской позиции каждого жителя страны. В подвале «кирпичом» торчал огромный репортаж из местного Центра развития личности с дурацким названием «От Урала до Церала». Только такого чтения ему сейчас не хватало! Он поморщился и развернул газету, чтобы не видеть ненавистного названия.
Его внимание привлекла большая таблица на второй странице: рейтинг стран мира по уровню терпимости в обществе. Артур поискал Россию, оказавшуюся примерно в середине списка. Растем, подумал мужчина, разглядывая данные на соседей — Китай, Польшу, Израиль и Турцию. Затем опустил взгляд в низ страницы. В зоне так называемой «нулевой толерантности» привычно чернела Северная Корея…
Хрумс! Газетный лист вдруг треснул посредине и за-змеился разрывом — сквозь него показалось довольное лицо Эдика, державшего в вытянутой руке карандаш:
— Папа, рисовать! Давай!
Артур скривился — с такими нервами, как у него сейчас, не до «рисовать». Но детские психологи советовали: в беседе с ребенком нельзя ничего запрещать, лучше перевести разговор на другую тему. Обычно помогало. Иногда Артур пытался задействовать этот принцип и в общении с женой, но здесь срабатывало гораздо реже.
— Эдуард, скажи, сколько тебе лет?
Мальчик вытянул вперед ладошку с растопыренными пальцами и, напряженно глядя на них, с некоторым сомнением произнес:
— Три.
Артур одобрительно кивнул:
— Молодец. А ты в курсе, что завтра у тебя день рождения?
— Куда?
— Не куда, а когда… Завтра… День рождения — это такой праздник.
— Новый год? — обрадовался мальчик. Пока в его памяти отложился только один праздник. — Снег будет?
— Нет, не Новый год. Но тоже праздник, — объяснил отец. — А снег зимой будет.
— Праздник! — радостно повторил за отцом Эдик. — Подарок будет? Елка? Мал Мороз?
— Дед Мороз, — поправил его Артур. — Он будет зимой. И подарки обязательно будут.
— Ура! Ура! Спасибо, папа! — осчастливленный мальчик вприпрыжку бросился в свою комнату, и вскоре оттуда раздался пронзительный шепот — Эдик делился радостной вестью с любимыми игрушками…
Артур вновь открыл газету, но чтения не получалось — мысли, занятые сыном, не давали сосредоточиться. Резкий звонок в дверь буквально сбросил мужчину на пол.
— Кого это принесло на ночь глядя? — удивился он и пошел открывать.
На пороге стоял мужчина лет пятидесяти — худощавый, седой, с короткой щеточкой усов. И в сером плаще.
По плащу Артур и узнал его.
— Мы ожидали вас только завтра, господин инспектор, — обреченно заметил он.
Мужчина пожал плечами:
— Инновация в работе… Так эффективнее, как установили. Снижается риск возможных последствий. И так далее… Поймите правильно.
— Каких еще последствий? — сухо отозвался Артур. Он не предложил гостю ни войти, ни сесть, и тот так и торчал в дверях. — Кто установил?
— Поймите правильно, — снова повторил инспектор. — Это ради вашей пользы. Нужно предупредить — чтобы чего не натворили за ночь. По нашей статистике, самый опасный период… Сами понимаете, тех, кто пробует бежать, ждет наказание.
Артур досадливо дернул плечом.
— А что, есть такие?
— К сожалению, случаются подобные антиобщественные поступки, — сокрушенно отозвался инспектор. Артур невольно обратил внимание — гость оперировал только неопределенной формой глаголов.
— И куда бегут? — Артур старательно изобразил незаинтересованный взгляд.
Инспектор улыбнулся одними губами.
— Сами понимаете, информация закрытая. Но вам скажу… За границу бегут, в сельскую местность. Просто в бомжи… Глупые люди… Таких отлавливают с вероятностью в девяносто восемь процентов.
Ага, значит, двум процентам все же удается скрыться, подумал Артур. Но инспектор словно подсмотрел его мысли:
— Остальные просто гибнут. Во время задержания… Разрешите, я сяду.
Артур молча развел руками — кто вам может запретить? Инспектор опустился на табуретку и теперь смотрел на хозяина квартиры как бы снизу вверх. Впрочем, увереннее Артур себя не почувствовал. Он переступил с ноги на ногу.
— Инспектор, послушайте. Вы ведь правозащитник и…
Мужчина перебил его, замахав руками:
— Ну что вы, что вы. Нет, конечно. Я сотрудник Офиса по защите прав личности.
— Я так и говорю. Ваш офис ведь раньше назывался аппаратом уполномоченного по правам ребенка?
— Нет-нет-нет, это совсем другая организация… — открестился инспектор. — Хотя некоторые люди оттуда действительно работают у нас. Но это говорит лишь об универсальности механизма защиты прав в целом. Вне зависимости от того, чьи права мы защищаем… — Инспектор явно не впервые отвечал на подобные вопросы — чувствовалась сноровка. — И вообще, не пытайтесь подловить или переубедить меня. Моя личная позиция, если бы она даже отступала от общей, никакого значения не имеет. Я — только часть системы. Оставьте глупые мысли, что если из нее вынуть винтик, то она развалится. У нас не та система.
— Так, значит, у вас есть личная позиция?
— Я же сказал: «если бы»… Моя позиция совпадает с общественной. Потому я и работаю в Офисе. И свою работу, между прочим, люблю…
Повисла пауза. Атмосфера в прихожей сгустилась настолько, что казалось — воздух между хозяином и гостем превратился в прозрачное желе.
— Ладно, — вздохнул, наконец, инспектор. — Беседу я провел, предупредил, и так далее. Так что, смотрите, не вздумайте дать деру. Бессмысленно, сами понимаете… А мне пора идти. Мой рабочий день давно окончен. Я к вам и так внеурочно забежал. Чтобы по-человечески, так сказать… Теперь ждите утром.
Сердце Артура радостно екнуло.
— Завтра?! — не веря своему счастью, спросил он. — Значит, у нас есть еще день?
— Половина суток примерно. — Отвечая, инспектор даже не посмотрел на часы. — Готовьтесь, короче. Утром прибудет машина…