— Так, значит, да? — неожиданно для себя Алиска разозлилась еще сильнее, плакать почему-то перехотелось. — А почему тогда Лизка за олигарха замуж вышла? Алена тоже, вон, хорошо устроилась — живет в домике у моря с цветоводом-любителем, как всегда и мечтала. А я?
Куратор пожал плечами. Забубнил скучным голосом.
— Мужчины распределяются в зависимости от ваших привычек, вкусов, желаний, жизненных приоритетов, некоторых поступков… В общем, от вашей личности во всех ее проявлениях.
— Чушь! Лизка даже не помогала никому никогда! А ей… Несправедливо!
— О справедливости никто не говорит! Речь идет о соответствии.
Алиска задумалась.
— Значит, я соответствую вот этим?
Куратор снова пожал плечами.
— Говорите, помогать любите?
— Так… Что ж… Да ну вас всех! — И громко хлопнула дверью на прощанье. Распределитель, мигнув экранчиком, уныло поковылял следом.
Дзынь!
— Иди ты!
Дзынь! Дзынь! Дзынь!
— Замолкни!
Дзыыыыынь!
— Погасни, чтоб тебя!
Мониторчик обиженно потух.
— Не хочу даже видеть, кто там! Опять бомж какой-нибудь. А мне одного хватило. Хм, а что? Возьму и выйду за бомжа. Отогрею, откормлю, отмою… На приличную работу устрою. Да он мне до конца жизни благодарен будет! На руках таскать станет! И зачем те олигархи нужны?
Алиска выбежала во двор, заглянула в подвал, сморщилась, чихнула, вдохнула поглубже и заглянула еще раз.
— Здравствуйте. — Э-э-э, как там жениха у нас величают? Юрий… ага. — Привет, Юра! У меня тут это…
Она протянула распределительную анкету.
— Че, еще одна невеста? Ладно, давай бегом рассказывай, что там у тебя, а то тут ко мне уже сватались вчера.
— Как «что у меня»? Кто сватался?
— А ты че думала, одна такая королевна? Замуж хочешь? За мужиками очередь нынче стоит! Та другая сегодня приходила… Она борщ варит. И любит песню ту же, что и я. — Бомж мечтательно посмотрел куда-то за пределы подвальной стены, резко встрепенулся. — А ты любишь? А? Вот послушай!
Из-под прогнившего тряпья вдруг материализовалась потертая гитара. Бомж взял аккорд, затянул что-то смутно знакомое.
Алиске стало очень грустно.
Да, она любила эту песню. Наверняка любила.
Но… Не в песне дело. А в чем тогда? Размышляя, она не заметила, что уже вышла из подвала и бредет по улице. Бомж, увлеченный песней, даже не подумал ее задержать.
Вот тебе и откормлю, отогрею!
А ведь мечтала же о романтической натуре. До-мечталась!
Если уж этот таксебя ведет, чего тогда от других ждать?
— Заберите!
— Что? — Куратор, сегодня не сонный, но по-прежнему равнодушный, уставился на тихо тренькающий распределитель.
— Заберите это! Не хочу замуж! Не хочу даже читать, что он мне подсовывает!
— Не-е-е, так нельзя, — флегматично протянул куратор, — к каждой женщине с рождения прикрепляется распределитель мужчин. И он должен быть с ней всегда!
— Но я не хочу! Так не должно быть! Я хочу, чтобы встретились — р-р-раз! — и молния между нами! И… И голова кругом! А это… это просто железяка!
— «Молнии между нами» бывают только в сказках бабушкиных. — В вечно скучающем голосе проскользнули нотки насмешки. — А современные люди знают, что нет никаких молний. Есть только распределители. Возьмите свой, пожалуйста…
— Ска-а-азки ба-а-абушкины! — передразнила Алиска. — Что ж ты сам до сих пор не женат? Неужели никуда не определили? При всем дефиците мужчин-то!
— Определяли. — Куратор грустно вздохнул, уставившись в пол, все равнодушие вдруг куда-то улетучилось. — Видела б ты этихневест! Я и сюда устроился по блату — кураторам жениться не обязательно.
— Да? Тогда я тоже хочу быть куратором!
— А у тебя блат есть?
— Нету, кажется…
— Значит, ничего не получится… Бери свой распределитель и… Эй, ты чего?
Алиска отвернулась, застыла у двери. Предательски подрагивали плечики. За окном в обнимку с красивой дамой шел всклокоченный мужчина с потертой гитарой в руках. Летнее Солнце трусливо пряталось за серо-пушистую тучу. Покинутый распределитель, тренькнув, потерся об Алискину ногу. Алиска не шевелилась.
— Эй! Ты… из-за бомжа, что ли? Так он… Один он, что ли, на гитаре… Вот, возьми лучше выпей!
— Не из-за бомжа вовсе. — Она робко взяла стакан, пригубила нечто пряно-пахнущее. — Я…
Помрачневшее вмиг небо взорвалось от яркого света озорницы молнии. Алиска, вскрикнув от неожиданности, вцепилась в пиджак куратора. От ароматного напитка закружилась голова. Молодой человек прижал испуганную девушку к себе. Алиска, уже совсем не испуганная, обняла его за шею. Радостно улыбнулась, потерлась лицом о его щетину.
«О чем я там мечтала? Чтоб молния и голова… и без распределителя…»
За спиной раздалось радостное: «Дзынь!!!»
Юлия Зонис
Игорь Авильченко
ЦВЕТЫ ЗЛА, ТЕРНИИ ДОБРА
Ночами Талка сбегала к ручью и руками рвала джи-крапиву, чтобы сплести рубашки для братьев. Козлоногий смотрел на нее с той стороны ручья, спрятавшись за корявым древесным стволом. Рас-тик смотрел на козлоногого и думал, что придет его время — он выточит острые стрелы и пойдет на охоту, и перестреляет всех козлоногих в округе. А мамка не будет сердиться за отлучку. И батя вернется с войны. И все у них будет тип-топ, как говорил Рыжий Коста.
Джи-крапива — сильная трава, поднимающая мертвых. Братья Талки все умерли и лежали в земле. Мать Талки рожала одного за другим мертвых мальчиков. Талку считали сумасшедшей, потому что она хотела оживить умерших во чреве младенцев, — а Растик думал, что не так уж это и глупо. Ведь сплести рубашку на младенца легче, чем на взрослого мужика.
В ручье плеснуло. Разбилась бликами лунная дорожка. Дерево, за которым прятался козлоногий, недовольно зафырчало, засопело и двинулось к воде — пить, полоскать корни. Козлоногий испуганно метнулся в лесную тень. Ему не хотелось, чтобы его застукали. В конце концов, перестрелять всех козлоногих в округе мечтал не только Растик.
Талка с полными руками крапивы покачивающейся утиной походкой двинулась по тропе. Девочка почти созрела, как говорил Рыжий Коста. Вон как сиськи под рубахой оттопырились, даже в темноте видать. Недаром козлоногий за ней следил. Хотел девчонку в лес затащить. У лесовиков баб нет, одни дупла. А много ли радости с дуплом? Так, по крайней мере, считал Коста — сам Растик еще не пробовал никак, ни с дуплами, ни с бабами. И тем более не с этой придурошной.
Нет, если подумать — глупа была Талка, глупа. Ну, оживила бы она братьев, и что? Все равно им не вырасти. Век с ними возись, век рубахи плети — одна сносилась, подавай другую. Правильно Талкина мамка ее хворостиной охаживала. А сама гуляла с Рыжим Костой. Приживала от него мертвых младеней. Живых от Косты не больно-то родишь. Он на войне побывал. Еще давно, еще до того, как стали всем бойцам плести рубахи. Одна нога у него была мертвая и скрюченная — дендроид зацепил ядовитой лианой-хлыстом. На щеке корежился зеленый лишайник, если присмотреться, можно увидать отдельные веточки-мшинки. Но главное — страх. Рыжий Коста теперь за ограду села не выходил. Боялся леса. Хотя лес у них был мирный. Точней — замиренный. А что козлоногие и деревья ходили, так это пустяки. Можно было даже по бруснику пойти, и никто бы тебя не отравил, не сожрал, лишайником не заразил, в симбионта не превратил. Так, разве что веткой приласкал бы пониже спины. Играючи. Мать больнее хворостиной секла. Главное — не быть дураком, костров не разводить, не жечь лесного — и вернешься живым. Вот такой он, замиренный лес. А на войне совсем другой коленкор, как говорил Рыжий Коста.
Опорный пункт («замок») Дунсинейн, предполагаемый противник — лес Бирнамский, скорость сближения — ноль целых три десятых дендролиги в час. Гарнизон пятнадцать человек. Вооружение включает две батареи лава-пушек, тяжелые флеймеры, зажигательные гранаты, «стратегический запас» (контейнеры с пыльцеспорами), личное оружие солдат гарнизона. Запас нафты ограничен. Запас питьевой воды ограничен. Запас продовольствия на две недели. Предположительный срок подхода подкрепления — один месяц.