— Опять у тебя предчувствия, — сказал я. — Но ведь на самом-то деле ты и сама прекрасно понимаешь, что Малыш — это единственная ниточка, которая связывает нас с этими невидимками. Если мы Малышу не понравимся, если мы его не завоюем…
«Завоюем». Замечательный выбор слова!
— Вот-вот, — прервала меня Майка. — В том-то и дело. Что бы Комов ни говорил, как бы он ни поступал, сразу чувствуется: его интересует только одно — контакт. Все для великой идеи вертикального прогресса!
Наконец-то Стась задает прямой вопрос:
— А как надо? — спросил я.
Но Майя, получившая болезненный опыт, отвечает в стиле «избегания».
Она дернула плечом.
— Не знаю. Может быть, как Яков… Во всяком случае, он — единственный из вас — говорил с Малышом по-человечески.
Стась настаивает.
— Нет, — сказал я. — Здесь дело не в этом. Я догадываюсь, что с тобой происходит. Ты думаешь, что он — человек…
Наконец-то он говорит если не о том, что Майя чувствует, то, по крайней мере, о том, что она думает. Но тут же снова срывается на внушение. Несмотря на то что он стажер, а Майя — специалист. Он — мужчина, а она — женщина, поэтому он говорит, а она слушает.
— Ты уже говорил это, — сказала Майка.
— Нет, ты дослушай. Тебе все время бросается в глаза человеческое. А ты подойди к этому с другой стороны. Не будем говорить про фантомы, про мимикрию — что у него вообще наше? В какой-то степени общий облик, прямохождение. Ну, голосовые связки… Что еще? У него даже мускулатура не наша, а уж это, казалось бы, прямо из ген… Тебя просто сбивает с толку, что он умеет говорить. Действительно, он великолепно говорит… Но и это ведь в конце концов не наше! Никакой человек не способен научиться бегло говорить за четыре часа. И тут дело даже не в запасе слов — надо освоить интонации, фразеологию… Оборотень это, если хочешь знать! А не человек. Мастерская подделка. Подумай только: помнить, что было с тобой в грудном возрасте, а может быть — как знать! — ив утробе матери… Разве это человеческое?.. Вот ты видела когда-нибудь роботов-андроидов? Не видела, конечно, а я видел.
Майя уходит в глухую оборону.
— Ты, кажется, хочешь сказать, что аборигены превратили его в робота? — проговорила Майка, криво улыбаясь.
— Да нет же, — сказал я с досадой. — Я только хочу убедить тебя, что всё человеческое в нем случайно, это просто свойство исходного материала… И что не нужно разводить вокруг него сантименты. Считай, что ты ведешь переговоры с этими цветными усами…
Стась проговаривается. Он хочет не выслушать и понять Майю, он хочет ее убедить в своей исключительной правоте.
Снова мужчина отбрасывает мысль о том, что перед ним человек, что с ним можно установить связи на эмоциональном уровне. Женщина протестует. Она пытается ответить, что, кем бы ни был Малыш, они-то остаются людьми и могут вступать в контакт только в этом качестве. Чуть раньше она уже высказывала схожую мысль:
— Не в этом дело. Понимаешь ли ты, в чем состоит главная задача всякого контакта? — спросила она. — Понимаешь ли ты, почему человечество вот уже двести лет стремится к контактам, радуется, когда контакты удаются, горюет, когда ничего не получается?
Я, конечно, понимал.
— Изучение разума, — сказал я. — Исследование высшего продукта развития природы.
— Это, в общем, верно, — сказала Майка, — но это только слова, потому что на самом-то деле нас интересует не проблема разума вообще, а проблема нашего, человеческого разума, иначе говоря, нас прежде всего интересуем мы сами. Мы уже пятьдесят тысяч лет пытаемся понять, что мы такое, но, глядя изнутри, эту задачу не решить, как невозможно поднять себя самого за волосы. Надо посмотреть на себя извне, чужими глазами, совсем чужими…
При этом негуманоидные обитатели планеты устанавливали с Малышом контакт посредством эмоций: «Мне было холодно. Я хотел есть. Я так сильно хотел есть и чтобы было тепло, что сделалось так».(Практически так же устанавливают родители контакт с «нормальными» младенцами.)
7
В конце концов Майя сознательно срывает контакт, не желая, чтобы Малыша воспринимали как объект. После этого Стась разговаривает в ней с позиций силы, как полицейский с преступником: «Я спросил, стараясь говорили» вежливо, но строго».И Майя легко принимает такой формат беседы.
— Прежде всего я хотел бы узнать, случайно или нарочно?
— Нарочно. Что дальше?
— Дальше я хотел бы узнать: для чего ты это сделала?
— Я сделала это для того чтобы раз и навсегда прекратить безобразие. Дальше?
Женщина не верит, что с ее мнением будут считаться, и уходит в глухую оборону, хотя сам Стась признает позже: «из нас четверых именно Майка первая поняла, как тяжело Малышу и как он нуждается в помощи».
— Какое безобразие? О чем ты говоришь?
— Потому что это отвратительно! — сказала Майка с силой. — Потому что это было бесчеловечно. Потому что я не могла сидеть сложа руки и наблюдать, как гнусная комедия превращается в трагедию. — Она отшвырнула книжку. — И нечего сверкать на меня глазами! И нечего за меня заступаться!.. Всё равно я уйду. Уйду в школу и буду учить ребят, чтобы они вовремя хватали за руку всех этих фанатиков абстрактных идей и дураков, которые им подпевают!
Майя срывает контакт без предупреждения — она прекрасно, знает что если бы попыталась рассказать о своем видении ситуации, ее перестали бы слушать на второй секунде. Спор мужчины с женщиной — спор глухого с немым.
8
На связь с планетой выходит суперавторитет Леонид Андреевич Горбовский — значимый персонаж для братьев Стругацких, появляющийся в других произведениях и руководствующийся максимой «Из всех возможных решений выбирай самое доброе». Он выстраивает ситуацию заново. Сначала высказывается начальник группы Геннадий Комов.
— Леонид Андреевич, — произнес Комов жестко. — Давайте говорить прямо. Давайте выскажем вслух то, о чем мы с вами сейчас думаем, и то, чего мы опасаемся больше всего. Я стремлюсь превратить Малыша в орудие Земли. Для этого я всеми доступными мне средствами и совершено беспощадно, если так можно выразиться, стремлюсь восстановить в нем человека… Я уверен: мы сумеем убедить Малыша, что наши цивилизации — это равные партнеры со своими достоинствами и недостатками, и тогда он, как посредник между нами, сможет всю жизнь черпать и с той, и с другой стороны, не опасаясь ни за тех, ни за других. Он будет горд своим исключительным положением, жизнь его будет радостна и полна… — Комов помолчал. — Вот моя точка зрения, Леонид Андреевич.
Он не пытается заставить Горбовского принять свою точку зрения, он вызывает собеседника на поединок — как равный равного.
— Понимаю, — сказал Горбовский. — Знаю ваши идеи, ценю их. Знаю, во имя чего вы предлагаете рискнуть. Но согласитесь, риск не должен превышать какого-то предела. Поймите, с самого начала я был на вашей стороне. Я знал, что мы рискуем, мне было страшно, но я все думал: а вдруг обойдется? Какие перспективы, какие возможности!.. И еще я все думал, что мы всегда успеем отступить. Мне и в голову не приходило, что мальчик окажется таким коммуникабельным, что дело зайдет так далеко уже через двое суток. — Горбовский сделал паузу. — Геннадий, контакта ведь не будет. Пора бить отбой.