«Что ж ты телился, жук навозный? — с яростью благодарил Яшу Котельников. — Ещё бы чуть — четвертовали бы и засолили!»
«Напрасно ты насчёт жука, — укорил Кир наедине. — Нас, кадровых, и так осталось меньше пальцев на руке».
«Кто кадровый? — вытаращился Котельников. — Он местечковый! Пулемёты — не искусство, бойня! Вот когда сошлись — тут да! Я одного на штык, через себя — ииэх!.. Искусство!»
…Кир тупо разглядывал утоптанную землю. Пустая жестянка из-под сардин. Смятая папироса — Иевлев проходил. Значит, лёг не сразу или раньше всех встал. Верней всего — второе. А, вот и подтверждение! Тёмный от слюны окурок сигареты — это Бульон, итальянец, шеф-адъютант из отделения разведки. Значит, Железный гауптман вызвал и отправил его среди ночи. Куда?
«Впрочем, к чему это?.. Не стало искусника. Как мы пойдём назад? Эх, Яша…»
Вздохнул и сел рядом Котельников, мятый, бледный и опухший.
— Поздравляю, Анатоль.
— С чем? — простонал громада-ротный, согнувшись от недомогания.
— Я умылся вином. Согласно предсказанию.
— Бааа… Ни слова о жидкостях. — Котельников сипел. — Видеть, слышать — не могу! Особенно спиртное. Во рту — будто взвод кошек испражнялся… Воды бы, холодной воды… Капли нет, всю вылил на голову. Послал боя за кипячёной…
— Не вздумай пить. Ремер велел засыпать туда хлорки.
— Зачем он это совершил?! Из ненависти к человечеству?
— Напротив, голубчик, из самых благих побуждений — дабы никто не окочурился. У котлов нет крышек, ночью туда гадят мухи.
— Отравитель!.. — произнёс Котельников глубоким шёпотом провинциального трагика, который слышен даже на галёрке. — «И он кого-то хлору пить заставил и к прадедам здорового отправил» [14].
— …или отец родной. А вы скворчали, что Ремер ко всем равнодушен. Оказалось, вовсе нет. Он помнит и заботится о нас.
— Теперь ясно, почему Генрих Карлович в поносном бараке скрывается…
— Должно быть, устал от наших комплиментов.
— Знаешь, вид у тебя — как с виселицы сорвался… и я не краше. Но ответь — где ты берёшь силы язвить?
— Сам удивляюсь. Нам ещё на построение идти…
— Не говорите мне о нём. Молчи, грусть… — Котельников со стоном взялся за голову. — Взводные справятся. Я отказываюсь… не могу!
— На штык и через «не могу».
— Генрих — добрый? Был бы добрый — кокаину бы прислал!
— И не жди. Он его носит в железном ларце, а ночью прячет под подушку.
— Кащей с яйцом! Скупой рыцарь… Артанов! Ведь у тебя, помнится, тоже был…
— Весь кончился, ещё в Манджале. Попробуй кас.
— Тьфу! Нашёл, что присоветовать!.. Отправь денщика к Ремеру. Вдруг разжалобится.
— Бой! — выкрикнул Кир. — Ко мне, бегом!..
— Когда же воду вскипятят?
— К завтраку. Если будут дрова. Что-то нет мала-шиков с вязанками… пора бы им появиться.
— Налей котелок, — наставлял Котельников битого слугу. — Побольше! Здесь нагреем. Встретишь моего — пусть бежит к тягачам и сольёт чуток горючего. Принесёт — десять талеров, нет — в морду. Предъяви свою — вот так и с ним будет.
— Мы правда похоронили Яшу или мне приснилось? — проговорил Кир, потерянно глядя вдаль. — Дурацкое состояние — кого-то ждём, а его нет и нет.
Командир третьей роты горестно подпёр свою большую голову широкими ладонями:
— Увы, Кир. Никогда мы Яшку не услышим.
— Я что хочу сказать… — раздалось рядом.
У лейтенантов на миг замерло дыхание. Толя размашисто перекрестился:
— Господи! Это Сяо. Прямо душа извернулась!..
Даже в предутренней тьме было видно — с похмелья китаец зелен, как недозрелый лимон; лицо страдальчески искажено. Он, словно опахалом, обмахивался заветным блокнотом.
— Всем не спится, — дружелюбно кивал Сяо. — Думал отвлечься занятиями! Стал читать и повторять, но ум не повинуется. Ощущаю только печень, её эмоция — гнев… Ветры и дурные соки иньударили в мозг, заперли энергию ципо всем меридианам.
— Это что — география или теософия?.. Ещё один полуночник, — вновь обхватил голову Котельников. — Далась вам забота — язык учить!
— Я хочу говорить правильно. Вы меня поправьте, если я не прав! Надо ежедневно прорабатывать словарь… Эта фраза, как она грамотно звучит? «Я хочу сказать, что…»
Сын Поднебесной записывал иностранные слова. Он намеревался выжить и завести свою маленькую коммерцию, а для этого следует знать языки.
— Не сейчас, — отказался Кир. — Мысли разбегаются, всякий бред в голову лезет.
— Да — гиль. — Сяо примостился на скамейке.
— В точности! — горячо подтвердил Анатоль.
— Надеюсь, вы извините мою лишнюю назойливость?
Кир утешил его жестом безразличия:
— А, пустое… Говорите, что хотите. Когда молчишь, подступает безумие.
— Скажем, о том стихе. — Упрямый Сяо вернулся к нерешённому вопросу. — «Старцы в синагоге вскидывают руки…»Синагога — нечто вроде синематографа?
— Опой. Глубочайший опой, Кир. Гнусная ямсовка…
— Хорошо, Яша не слышит… Сяо, это молитвенный дом иудеев.
— Проснулся — и не понимаю: где я, кто я? Даже после джина…
— Молчи, несчастный. Ты со второго стакана такое понёс — Иевлев чуть душу из тебя не вытряс.
— И что же, с позволения спросить, я говорил?
— Что хочешь дезертировать, жить с доброй женщиной и обучать детей.
Котельников онемел, а Сяо поддержал Кира:
— Да-да, именно так! Детей с чистыми глазами! Я записал, весьма изысканная фраза: «Дети с чистыми глазами».
— Я… Я?! Это не я! Кир, не вздумай повторять — а то на дуэль вызову. Чтобы я!., чтоб с двух стаканов дезертировать!..
— Пьяным являются странные мысли, возникают небывалые намерения, — начал мудрствовать китаец, но Кир пресёк его на корню:
— И вы хороши были до изумления. От всех домогались — передать письмо какой-то Цы Ле. Кстати, адреса не назвали. Где эта особа живёт? в Манджале или в Сингапуре?
— А! да! верно! — Толя захлопал в ладоши. — Цы Ле, ясно помню! Сознайтесь, Сяо — что' за пассия у вас? Предъявили бы фотографическую карточку; грех таиться от соратников…
Сяо сжался, ощетинился и состроил лживую, враждебную улыбку:
— Я не знаю китаянки с таким именем. Это какая-то ошибка.
— Попались, попались, — ликовал Котельников. Он был донельзя доволен, что Кир перестал цитировать его пьяные бредни. — Измордую денщика — долго он там бродить будет?.. Ага!
К скамейке быстрым шагом двигалась неясная фигура. Походка не оставляла сомнений — Железный гауптман. Лейтенанты рефлекторно встали.
— Вольно, — унял их рвение Иевлев. Будто не было ночных поминок, лишь голос его звучал глуше, с хриплыми нотками. — Артанов, ваша догадка оказалась верной. Самогон, который нам подали — сомнительного происхождения. Я велел Бульону расследовать, откуда появились те бутыли.
— Значит, Дмитрий Николаевич, варево с касом…
— Или покрепче. Не знаю, как вы…
Котельников издал предсмертный стон.
— …а я провёл ночь неспокойно. Благодарение Богу, что до дна не осушили, а то б не проснулись.
— Дрова-а-а! — завопил издали бой. — Вода-а-а!
— Лечитесь, — посоветовал Иевлев, уходя.
— Когда ещё вскипит? Когда остынет?.. Кир, я не выдержу.
— Пить горячим! — энергично предложил китаец.
— Ну, уж нет! Лучше пулю в висок.
— Чай. — Глаза Сяо блеснули надеждой. — Немедленно доставлю.
Денщики, отыскавшие друг друга в ночном лагере, приволокли всё и даже больше. Нашли и брезентовое ведро, и дровосека-малашика с солидной вязанкой. Офицерам преподнесли облатки вощёной бумаги:
— Месьера доктора велела кланяйся и дай вам зелья.
— Кокаин! Неужели?! Есть Бог на свете!
— Нету кукаина, эта… — Бой сморщился, вспоминая имя снадобья. — Пера-мидона!