И вот на горизонте появилась корпорация «GenSims». И ее деятельность отнимала у «Зари» последние источники для развития. Если Семен Корнев еще только рассуждал о «Плейстоценовом заповеднике», то канадцы открывали один за другим готовые «Парки Юрского периода», населяя их динозавроподобными синтеморфами. Понятно, что появление «парков» сопровождалось агрессивной рекламой, и на ее фоне о мамонтенке, живущем в российской «глубинке», просто-напросто забыли. Ситуация бесила Корнева, ведь он хорошо видел, что его направление исследований намного перспективнее той показухи, которой занимаются канадцы, только поделать ничего не мог. Оставалось сдаться на милость победителя. Членкор Черниховский был безусловно прав: если сама «GenSims» хочет вложиться в проект, то сопротивление бесполезно, ибо сожрут, а вот польза от дополнительного финансирования очевидна. Другой вопрос: что канадцы попросят взамен? Но это другой вопрос…
Комиссия из ФАНО прибыла даже раньше, чем планировалось: шесть человек на «минивэне» в однотипных деловых костюмах, словно только что из офиса. Однако Корнев сразу выделил двоих: рыхлого красномордого толстяка и высокую рыжеволосую даму. Наметанный глаз не подвел: толстяк по фамилии Огородников оказался председателем комиссии, дама была той самой Вероникой Леонидовной, на которую Черниховский советовал обратить особое внимание. После обмена рукопожатиями она сняла Солнцезащитные очки и спросила Корнева:
— Узнал меня, Семен?
Корнев напрягся. В последние годы он познакомился с тысячами новых людей, и многие не задерживались в памяти. Он покачал головой. Вероника Леонидовна поджала губы.
— Кафедра экспериментальной биологии, — раздельно произнесла она. — Лаборатория. Студенты пятого курса.
— Веруня! — воскликнул Корнев.
— Рада, что признал, — сказала Вероника Леонидовна без малейшего одобрения и вновь нацепила очки. — Показывай свое хозяйство.
Признать ее было мудрено — от юной особы, с которой некогда общался — и довольно плотно! — осталось немного: ярко-рыжая шевелюра, изгиб рта, цвет глаз. Остальное изменилось: она стала стройнее, свела веснушки, выправила горбинку на носу. И держалась увереннее, с большим достоинством облеченного властью человека. Кто бы мог предположить, что из скромной, пугливой Веруни вырастет полноценная бизнесвумен?..
— Какие-то проблемы? — поинтересовался председатель Огородников, поморщившись от запаха гари.
Корнев еще раз описал детали ночного нападения. Про «Биоджихад» говорить не стал — члены комиссии и без него скоро все узнают, но к тому времени ситуация с «экстремистами» должна хоть немного проясниться.
К процессии присоединился Сталинович. Он успел принять душ и нарядился в свою нелепую колониальную форму, прикупленную по случаю в лавке на Шри-Ланке, нацепил пробковый шлем, под мышкой держал стек — вылитый Аллан Квотермейн на прогулке.
Он сразу завладел всеобщим вниманием и повел комиссию к административному корпусу, намереваясь устроить экскурсию по музею опытной станции. Однако Веронику было не так-то легко обмануть.
— Покажите мамонта, — решительно потребовала она.
Сталинович и Корнев обменялись выразительными взглядами. Делать нечего — направились к зверинцу. По пути Сталинович рассказывал об условиях содержания Рони:
— У нас два вольера. Зимний и летний, с выходом к реке. Мамонт сейчас живет в зимнем. Вольер разделен на экспозиционную часть и внутреннюю. Кроме того, есть небольшое помещение для средств мониторинга. Пол в зимнем вольере отапливаемый. В экспозиционной части есть смотровая зона, она отгорожена решеткой и отжимным барьером. Обычно мы не пускаем гостей за барьер, но для вас сделаем исключение…
— Чем кормите мамонта? — спросила Вероника.
— Обычная диета. Как в зоопарках. В основном овощи. Огурцы, кабачки, репа, картофель. Любимые лакомства — яблоки, арбузы и молодые березовые ветки с листвой. Зимой с удовольствием ест кашу, сено и овсяную солому.
— Я тут как-то читал, — глубокомысленно сообщил председатель Огородников, — что мамонты ели мхи и бруснику.
Сталинович не стал глумиться, а ответил с серьезным видом:
— Если бы они питались только мхами и ягодами, то были бы худенькие и маленькие. В действительности взрослый мамонт съедал до трех центнеров в день и ничем не брезговал. В желудках находят побеги ивы, ольхи, лиственницы, березы. Еще — осоку, пушицу, злаки, тростник, камыш, разнотравье. И мох тоже, конечно, но в меньших количествах.
— Почему тогда вы кормите мамонта яблоками, арбузами и кашей? — удивился Огородников.
— Мы ж не изверги! — сказал Сталинович с легкой усмешкой. — Мы предлагаем ему разное, а он сам выбирает, что нравится, а что нет.
— Вы так говорите, будто ваш мамонт — человек.
— Слоны — вообще очень сообразительные животные, а Рони воспитывался не слонами, а людьми. Он умен и наблюдателен, может пользоваться простейшими орудиями типа метлы, играет с автомобильной шиной, пытался разобрать деревянную кормушку…
У входа в зверинец, рядом с информационным стендом, стояла зоотехник Егорова — бледная, покусывающая губу и решительная.
— К Рони сегодня нельзя! — заявила она.
Председатель Огородников набычился:
— Кто вы такая?
— Что случилось? — вмешался Корнев.
— Рони плохо, — объяснила Егорова. — После пожара. Температура повысилась. И он… стонет.
— Но не помирает же? — Огородников отстранил Егорову: было видно, что он из тех, кто привык добиваться своего и воспринимает любое препятствие как личное оскорбление.
— Ничего страшного, — тихо сказал Корнев, проходя мимо зоотехника. — Это все стресс. Мы быстро.
Войдя в павильон зверинца, Сталинович свернул в неприметный коридор, отпер своей карточкой дверь и через пункт мониторинга провел комиссию в обширное помещение зимнего вольера. Рони действительно лежал на правом боку, как в раннем детстве, и косил карим глазом. При появлении людей он издал полувздох-полувсхлип и шевельнул передними ногами. Клочки бурой шерсти неприглядно топорщились. Мокрый живот казался вздутым, как при обострении гастрита.
Председатель Огородников в изумлении остановился.
— Это мамонт?! — вопросил он громко.
— Да, — подтвердил Сталинович и добавил с ноткой родительской гордости в голосе: — Наш Рони.
— Но он совсем не похож на мамонта… — Огородников беспомощно оглянулся на Веронику. — Шерсти почти нет… Где шерсть?! И бивни мелкие…
— Генетически Рони — мамонт, — заверил Корнев. — Вида Mammuthus primigenius. Но выносила его самка непальского слона. Естественная фенотипическая коррекция. К тому же он еще очень молод.
— И кто на это клюнет? — саркастически осведомился Огородников. — Вы собираетесь каждому, что ли, рассказывать об этой вашей… коррекции?
— Если понадобится, расскажем.
— Черт те что! И он у вас больной! Едва дышит. И воняет! Как его показывать, объясните!
Корнев вдруг понял, что председатель Огородников боится. Сдерживает рвущийся страх, психологически закрывается от него, но боится. Оставалось загадкой, что его напугало — обстановка вольера или возможный гнев начальников.
— Он не предназначен для показов, — сказал Корнев. — Он наш первый уникальный образец, первый опыт. Если вы хотите увидеть взрослых и полноценных мамонтов, проект необходимо продолжить.