Любишь меня? Лжец…
Почему светятся красным твои глаза?
Как те два Солнца планеты-чистилища, куда предстоит вернуться мне после смерти.
Они вышли из складки пространства-времени.
Окутанные то ли жидкостью, то ли газом, долго не могли определиться с формой, пока, наконец, на пыльном и каменистом плато не появились двое мужчин одинакового роста и облика, с белыми гладкими волосами до плеч. Оба в длинных, ниспадающих до земли одеждах цвета маренго.
— Взгляни, отец: сикиморы, — сказал Первый.
— Чему удивляться, сын? — отозвался Второй. — Обыкновенные сикиморы… Сорняки, в изобилии произрастающие в смысловых ущельях.
— Мне известно, — продолжал Первый, — что сикиморы — это все, что осталось от предыдущего Спазма.
— Если не считать реликтовую темную материю…
Они замолчали, глядя равнодушными прозрачными глазами на окружающее пространство.
Их взору предстал каменный город с осыпающимися стенами. Среди полуразрушенных сот гулял ледяной ветер. Над городом и всей местностью господствовала башня — многоступенчатое сооружение, опоясанное деревянными настилами, словно дряхлый неопрятный змей обвивал гору.
— Столпотворение, — констатировал Первый.
— И построим мы город и башню, высотою до небес, — неспешно проговорил Второй, — и сделаем себе имя…
В его словах, произнесенных безразличным голосом, проскользнула ироническая нотка.
— Они еще не закончили, — заметил Первый.
На вершине башни кипела работа. Трудолюбивые люди-муравьи волокли туда кирпичи и раствор. Примитивные лебедки передавали с помоста на помост тяжелые блоки. В воздухе висела каменная пыль. Слышалось нестройное пение каменщиков, ругань надсмотрщиков и скрип деревянных конструкций.
Не касаясь босыми ступнями грязи, пришельцы подошли к древнему, полузасыпанному колодцу. Возле колодца, прячась в тени призрачной сикиморы, сидел нищий калека.
— Подай, господин! — проныл попрошайка, протягивая глиняную миску с отбитым краем.
— Он нас видит, отец? — спросил Первый.
— Разумеется, сын. Ведь это же Старый Хо, который сидит у безводного колодца с начала времен.
Второй взмахнул рукой, в которой ничего не было, и в миску калеки упал золотой брусок. Старик охнул* выронил миску и затряс ушибленной рукой. Потом опомнился, подхватил неслыханно щедрое подаяние и сунул за щеку.
— На это золото старик мог бы купить дом, вола и жену, — прокомментировал Первый.
— Да, — отозвался Второй, — но он сунется с ним в притон, где попытается купить вино и шлюху. В конце концов слиток у него отнимут, а самого изобьют и выбросят на улицу.
— Так может, не стоило давать ему золота, отец?
— Ты прав, сын!
Второй небрежным жестом превратил свое подаяние в ничто. Нищий испуганно схватился за грязную щеку, будто у него вдруг заболел зуб. Со скорбью посмотрел единственным глазом на господина, сыгравшего с ним столь злую шутку. Хоботок его обиженно задрожал.
Никто и никогда не давал Старому Хо золото. Во всем Баби Ау не было такого богача, который мог оделить нищего калеку даже крохотной крупицей драгоценного металла. Золото добывали на перекатах горных рек, низвергающихся с вершин исполинских северных гор. Чтобы добыть несколько крупиц, старатели промывали груды золотоносного песка. От холодной воды их руки преждевременно старели и отказывались служить. Старому Хо приходилось видеть этих ни к чему не пригодных стариков с молодыми лицами. Кто станет кормить работягу, не способного даже развязать пояс женской туники?
Поэтому, когда на него нежданно-негаданно свалилось такое богатство, калека потерял дар речи. В его Ушах зазвучали тимпаны, хоботок уловил аромат сладкого вина и жареного мяса, а руки ощутили теплую, Шелковистую кожу… нет, не женщины, как думали эти обманщики — вола! Собственного вола! Но щедрость пришельцев, которые способны ходить, не касаясь холеными ступнями пыли и каменных осколков, обернулась обманом. Так же мгновенно, как и разбогател, Старый Хо снова превратился в нищего. Ничего, кроме разочарования, досады, да еще боли в ушибленной руке, не осталось попрошайке. Подхватив чудом не разбившуюся миску, он пополз обратно в жидкую тень сикиморы.
И вовремя, ибо из города показалась жреческая процессия, сопровождаемая, как водится, стражниками. Служки несли лохани с мыльной водой. Жрецы на ходу погружали в нее нефритовые палочки с медными кольцами и выдували огромные радужные пузыри. Пузыри подхватывал южный ветер, веющий океанской прохладой, и уносил к Столпу. Строители встречали пузыри радостными криками. Двое Обманщиков тоже обратили внимание на процессию. Они прервали свой разговор и со снисходительной скукой наблюдали за приближением жрецов.
Старший жрец поравнялся с Обманщиками, вздыбил приветливо усики и выдул самый большой и красивый пузырь. Переливаясь всеми красками мира, он поплыл было к Столпу, но тот Обманщик, который сначала одарил Старого Хо, а затем ограбил, повелительным жестом заставил пузырь вернуться. Разведя ладони, Обманщик вынудил пузырь вращаться между ними. Нищий с изумлением увидел, что радужные разводы на его поверхности меняют очертания, утрачивают прозрачность, застывают уродливыми силуэтами. Обманщик, кивая на пузырь, заговорил, обращаясь к Старшему жрецу. Старый Хо мало что понял.
Обманщик утверждал, что Баби Лу — не плоский диск, а шар, вроде этого пузыря; что возводить Столп бессмысленное и опасное занятие, что в конце концов Столп рухнет под собственной тяжестью на город. Старший жрец благосклонно выслушал Обманщика, а потом резонно заметил, что будь Баби Ау шаром, опоясывающий его океан и великая река давным-давно стекли бы в мировую бездну, и все обитатели этого якобы шара погибли бы от жажды. Что же касается Столпа, то возводится он со всеми приличествующими предосторожностями, о чем чужеземец знать не может, ибо они держаться в строжайшей тайне от посторонних. В завершение своих слов, Старший жрец призвал Обманщиков не терзаться бесплодными измышлениями, а взяться за нефритовые палочки с медными кольцами и выдувать радужные пузыри.
— Пустая трата времени, отец, — заметил Первый. — Дикари подобны муравьям, которые знают, что следует тащить хвоинки и листики в муравейник, но не ведают, зачем это нужно.
— Я вижу, сын, с каждым мгновением оружие твоей мысли становится все острее, — сказал Второй. — Это несказанно радует меня. Во Вселенной нет ничего более совершенного, чем холодная, отточенная мысль. Еще два миллиона миров, и образование твое можно будет считать оконченным. Ты предстанешь перед Ареопагом, а я, наконец, смогу уйти на покой.
— Зачем, отец?
— Это жизнь, сын. Каждый геосиец рано или поздно должен задуматься о том, где ему провести остаток своих дней. Многослойная пространственно-временная структура Геоса давно заселена. По счастью, существует великое множество необитаемых миров, где можно со вкусом предаться любимому делу. Ты же знаешь, я мечтаю разводить семантических котов. Этим и займусь, как только подыщу подходящую планету. Когда-то, еще до твоего выявления из невыявленного, я увлекался историей цивилизаций, населяющих Геос в доразумную эру. Очень поучительно, хочу тебе сказать… Первые сорок-пятьдесят тысяч лет на Геосе обитали примитивные зооморфы… Наподобие этих. — Второй показал на побирушку, скорчившегося в тени незримого дерева. — Первобытные обожали металлы. Из них они создавали так называемые машины. Машины исполняли малейшую прихоть зооморфов, но убивали естественную среду. Высшим достижением расы зооморфов стали квантовые врата, через которые они научились проникать к звездам. Кончилось это тем, что зооморфы вымерли, а на месте их примитивной культуры выросла цивилизация хлорофилоидов. В отличие от зооморфов, хлорофилоиды были скорее растениями, нежели животными. Они тоже создавали машины, но машины живые. Хлорофилоиды расширили сеть врат, которые они именовали квантовыми устьицами, но и сами, спустя сто тысяч лет, зашли в тупик. Стремясь изжить в себе животное начало, они так увлеклись процессом, что и впрямь превратились в растения — бездумные и неподвижные. По иронии судьбы, часть зооморфов выжила в далеком космосе. Чтобы спастись, они вынуждены были соединить себя со своими машинами. Так возникла раса киборгов. Киборги вернулись на Геос и обнаружили там цивилизацию хлорофилоидов, которая умудрилась окончательно слиться с природой. Киборгам были без надобности беспредельные рощи, и они безжалостно их истребили, заменив естественную среду обитания искусственной. Так был сделан первый шаг на пути к чистому абстрактному разуму. Но это была попытка с негодными средствами. Киборги не учли, что любой материальный носитель сильно ограничивает возможности разума. Подобно своим далеким предкам, киборги тоже стремились к бесконечной экспансии во Вселенную. Сеть врат, которые они именовали квантовыми порталами, стала еще более разветвленной. Кончилось тем, что киборги сошлись в смертельном противостоянии с паладинами Чистоты, — нашими непосредственными предками. Война длилась больше двадцати веков, и, как тебе известно, паладины победили!