— Откуда же взялись наши предки, если они не были ни зооморфами, ни хлорофилоидами, ни киборгами? — флегматично поинтересовался Первый.
— Детский вопрос, — отозвался Второй. — Разумеется — из Чистоты.
Поводя усиками, Старый Хо прислушивался к разговору Обманщиков. Как ни странно, он понимал их. Нет, пришельцы не говорили на песьем языке Окраины, да и на язык Висячих Садов их речь походила мало, и все-таки нищему было понятно каждое слово. Это понимание не радовало калеку. Чуждое знание втискивалось в мозг, словно стеклянная спица, выпущенная летающим горшком. Старому Хо хотелось бы убраться подальше от новых мучителей, но проклятая жажда знания, которая поселилась в нем после того, как он побывал в чудесном цветке, приковывала старика к месту.
Услышав о паладинах Чистоты, Старый Хо содрогнулся от давнего ужаса. Внутреннему взору калеки предстали пришельцы, закованные в огонь и мечущие пламя во все, что движется. Его перерезали пополам, словно дождевого червя — лопатой, и лишь благодатная, хотя и редкая тень сикиморы уберегла старика от неминуемой гибели. Неудивительно, что Обманщики сыграли с ним столь жестокую шутку. С них станется, коль такие предки! Непонятно только, что им всем занадобилось в Баби Лу? Появляются, лопочут о непонятом, требуют странного, насмехаются над несчастным нищим. Дали ноги, зато отняли глаз. Привили невыносимое любопытство и порезали, как свинью. Одарили золотом и тут же его отобрали.
И пожаловаться некому. Кто будет слушать калеку? Когда же это все кончится…
— Я понял твою притчу, отец, — сказал Первый. — Мы, адепты абстрактного чистого разума, наследовали Вселенную. Мы вновь населили Геос. Открыли множество многослойных миров. Нам известно все. Нам подвластны материя и энергия. Но что-то заставило нас прибыть в этот дикий мир, населенный первобытными зооморфами, не продвинувшимися дальше примитивной обработки металла и камня. Ради чего мы здесь, отец?
— Посмотри, сын! — потребовал Второй. — Что ты видишь?
Первый взглянул на уступчатое сооружение, вздымающееся под облака. Заходящие Солнца посылали багровые лучи через бесплодную каменистую равнину. Тень башни накрывала город и тянулась все дальше и дальше. Казалось, она способна опоясать планету и даже затмить звезды. У подножия башни зажгли факелы. В их неверном свете рабочие принялись разбирать леса.
— Что я вижу, — проговорил Первый. — Я вижу дерзкую попытку дикарей достичь неба.
— Да, но с какой целью?
— Вероятно, они намереваются взывать с вершины башни к своим примитивным богам…
— Или озирать окрестности в поисках неведомого врага, — подхватил Второй. — Или сделать себе имя, покуда не рассеялись, или… можно придумать много всяких «или»… В том-то и дело, сын мой, что при всем своем всеведении, мы не знаем этого! Теперь ты понимаешь, зачем я тебя сюда привел?
— Чтобы я воочию увидел предел познания? — предположил Первый. — А не проще ли спросить у него? — Он кивнул в сторону затаившегося попрошайки. — Ведь этот дикарь давно здесь сидит, отец, и наверняка знает правильный ответ! Калека, конечно, обиделся на нас за фокус с золотом, но если ему дать что-нибудь… Мяса, например…
Второй покачал головой.
— Древнее изречение гласит: не спрашивай ни о чем льва в пустыне, рыбу в океане, звезду в небе, и так же не спрашивай старого нищего, что сидит у пересохшего колодца в тени невидимого дерева.
Полированный гранит Столпа потускнел и потрескался. Ползучие растения оплели основание. Ступени, опоясывающие его спиралью, были истерты тысячами ног. А однажды, бурной зимней ночью, острая верхушка Столпа обрушилась на город. Она пробила крышу ночлежного дома и убила множество его обитателей. Назначение и смысл Столпа утратили власть над душами жителей Баби Ау. В щелях проросли побеги сикиморы, которые не видел никто, кроме Старого Хо. Да еще, пожалуй, пса, который вновь объявился в окрестностях, чтобы метить все, что торчит из земли и отнимать пищу у несчастного попрошайки.
Нищий калека по-прежнему сидел возле бывшего колодца, от которого остался едва заметный след на земле. Его излюбленная сикимора, хоть совсем поникла и скукожилась, но все еще давала тень. Голод порой сгонял Старого Хо с места, и он выползал со своей миской на торную дорогу, по которой день-деньской шли работяги, упряжки волов тащили свежевытесанные гранитные блоки, и иногда проходили жреческие процессии. Жрецы плясали и пели, выдували радужные пузыри и лакомились луковым мороженным.
Всего в тысяче локтей от старого Столпа возводился новый. Калека не мог поработать на стройке каменщиком, как в былые времена. Он мог лишь рассчитывать на щедрость кашеваров и на доброе расположение сотников. И действительно, иногда его подзывали к общему столу, с горкой накладывали в оббитую миску горячей каши и просили рассказать о давних временах.
И Хо рассказывал. О первых людях, появившихся из речного ила, и о том, как они решили возвести первый Столп, а перед этим — города, чтобы было где жить рабочим и мастерам, а также тем, кто будет стряпать для них еду, шить одежду и услаждать чресла. Одни работяги удивлялись всезнайству нищего, другие считали, что он врет, но и первые и вторые слушали побасенки Старого Хо с неизменным удовольствием.
Лишь об одном умалчивал калека — о пришельцах. Он боялся и ждал их. Однако годы шли, новый Столп медленно, но неуклонно подбирался к небесам, но никто с них больше не спускался.
Геннадий Тищенко
ТОРЖЕСТВО ЖИЗНИ
Смерти, конечно, всё живое боится и бежит от неё. Но когда надо постоять за такое, что больше себя (есть это!) — человек, схваченный смертью, говорит: помирать собрался — рожь сей! И сеет её для тех, кто будет после него, и так подаёт руку другим, и по мостику как по кладям над смертью потом перейдёт в жизнь будущего.
Её звали Эль. Она была тонкой и хрупкой, как силиколловый цветок Антона, виденный мною на его выставке. Лишь увидев её, я понял, почему Антон назвал свою композицию так коротко и странно: «Эль».
Я в то время работал в «Марспроекте», проектировал северный район Ареограда. Работа была довольно скучной, поскольку приходилось думать, прежде всего, о функциональной стороне проекта. О создании действительно значительного произведения архитектуры приходилось лишь мечтать.
И вот однажды мне позвонил Антон. Я не знаю, откуда он узнал о моём увлечении монументализмом и голографией. До этого звонка мы с ним знакомы не были.
Просьба скульптора показалась мне странной, но на следующий день я дал согласие на своё участие в его необычном проекте.
Именно в этот день я познакомился с Эль…
Когда я пришёл к Антону, дома его не было. Личный андроид скульптора сверил мои антропометрические показатели с данными, заложенными в его оперативную память, и пригласил меня в мастерскую.
Признаться, в юности я тоже пытался лепить. И мои пластиковые скульптурки были даже премированы на общегородском конкурсе школьников. Но позднее, когда я побывал на Земле и увидел работы Фидия и Микеланджело, Родена и Майоля, Коненкова и Эрьзи, я понял, что могу быть лишь архитектором при скульпторе-творце.