Механика утомляет за полгода общения. Тренировки тренировками, симуляции симуляциями, а вот эти вечные потуги на постоянное изменение мира – просто ужасны. Крыша едет, время идет минута за три с половиной месяца. Я раздумываю, не отказаться ли к чертовой матери, когда в один не очень прекрасный вечер попадаю на званое мероприятие где-то в будущем корейского шоу-бизнеса. Механика наконец-то делает мне поблажку. Я до сих пор не знаю, как она работает спустя сто тридцать лет, но одновременно каждую секунду; не знакома с коллегами. Но спасаю очередных детей в очередной школе, подкалываю Механику на тему того, что загнусь так совсем, и она вдруг оставляет меня в этом неизвестном году. Я не спорю и смотрю на часы, их она виртуозно переводит так, чтобы я всегда ориентировалась внутри дня.
– Капитан, у вас сто восемьдесят минут, и, пожалуйста, не начинайте выяснять будущее.
Сказано – сделано. Какое уж там будущее, Механика выкинет меня домой, в две тысячи двадцатый, лишь попробую отколоть что-нибудь не то. Законы времени она блюдет бесстрастно, ради них пойдет на все. Как в это вписывается спасение людей…
Я замечаю знакомое лицо в толпе, вглядываюсь, моргаю. Вот это поговорила с продюсерами будущего о методах продаж. Рядом с колонной дует шампанское парнишка, которого я видела с месяц назад на мосту в Лондоне. Вот только ему уже хорошо за двадцать, это молодой симпатичный мужчина. Шампанское пролетает только так, и, наверное, я пялюсь слишком откровенно – психопатка, что возьмешь, – потому что он замечает и подходит. Улыбается неуверенно:
– Лондон, восемь лет назад.
– Не была, – рапортую я, поднимая бокал.
– Сеул, три месяца назад.
– Понятия не имею, о чем вы.
Сама стою и думаю, как вышло, что он меня заметил, а я его нет.
– Капитан, – укоряет Механика в ухе, – это недопустимо, надеюсь, вы понимаете.
Надо как-то выкручиваться. Выкручивать кому-то руки – это я научилась. А вот выходить сухой из воды… Какой красивый.
Он представляется, и имя вылетает из головы мгновенно.
– Я никак не могла быть в Лондоне восемь лет назад. Мне исполнялось девятнадцать, и…
– О! – оживляется парень. – А у вас есть эта традиция?
– Какая? – непонимающе спрашиваю я.
– В Корее на совершеннолетие обязательно целуют. Меня вот не поцеловали.
Механика точно не одобрит, если я брошусь ему на шею (ведь в прямом смысле слова: прыгать придется), поэтому я легонько кашляю и задаю вопрос про отношения публики и звезд в Корее. В моем две тысячи двадцатом картинка ужасает. Парнишка бледнеет, мнется и заводит про то, какие у него хорошие поклонники. Все ясно с ходу, да еще время подходит к концу – спасибо Механике, сократила.
– Можно ваш номер телефона? Я бываю в Европе, там попроще, пригласил бы на свидание.
Хоть снова вой в голос. Механика же не позволит… Не позволит прыгать ради парнишки.
– Простите, – говорю, – простите.
Самое сложное – дождаться возвращения домой.
Но Механика, наверное, издевается и забрасывает меня на задание.
Война – это война. В армию загребают с ходу, очень быстро, всеобщий призыв. Никто никогда бы не подумал, но ресурсы нужны всем, и вот уже звезды гибнут рядом с простыми ребятами. Никому не интересны мотивации, никому не интересен твой день рождения, а всего-то и хотелось, что увидеть рыжую, по которой, к сожалению, никакой информации. Наверное, она погибла, такие же не воюют, не держатся и не спасаются. Но тебе все равно, потому что в первые же дни ты перестаешь хоронить родных и знакомых, а также разбираться в том, кто начал войну две тысячи сто пятьдесят.
– Механика, слышь, я задолбалась.
Первый раз выхожу на связь сама. Достаю передатчик, засовываю в ухо – и говорю.
– Капитан?
Ах, чертовы инженеры, какие человеческие интонации.
– Понимаешь, я задолбалась. Скольких я спасла?
– Семь тысяч… – начинает она, и я ускоряю шаг.
На студию надо успеть во что бы то ни стало, но у меня нет ни желания, ни стремления. Каким-то образом я выпала из вечной круговерти «звонки, психи, запись, концерт, поиск, разговоры, скандал, скандал, скандал» и не знаю, куда пристроиться. Мне не нужна моя известность. Мне больше, блин, не нужны деньги.
– Капитан, вы говорите вслух. И это, с позволения, напоминает неструктурированный поток сознания.
– Механика, мне не нужны деньги, мне скучен мир, ты понимаешь?
Я добегаю до студии и разворачиваюсь на каблуках. Пустота внутри набирает угрожающие объемы, а я больше не знаю, чем ее заполнять.
– Боюсь, капитан, я не был создан для этого, – вдруг горько заявляет Механика, и я не знаю, что сказать или сделать. Создается ощущение, что со мной говорит мужчина. До этого я всегда воспринимала Механику только в женском роде. Направлять и советовать – вроде все понятно.