Затем трубка оказалась убрана от уха, и продюсер сказал задумчиво:
– Требует приехать. Прямо сейчас. Тебе и мне.
И Семен, только что радостный, почти готовый взлететь, весь заледенел.
Неужели Алков смотрел только что закончившуюся передачу и ему что-то не понравилось?
Такая возможность есть, поскольку тему они обсуждали скользкую…
«Можно ли попасть в литературу через постель редактора?» – звучит громко, привлекает внимание, притягивает народ к экранам и тем самым повышает рейтинги, но откровенно попахивает.
И если глава союза решил, что Семен брякнул не то, нанес ущерб имиджу организации или высокого искусства вообще, то последствия для перспективного автора Корнейчука могут образоваться крайне печальные.
Никаких тебе не то что вечерних, даже дневных шоу на ТВ…
Негласный запрет на его тексты в редакциях журналов и радиостанций…
И в Российском обществе авторов, что под руководством того же Алкова торгует электронными копиями, отношение может стать совсем иным, не как к солидному партнеру, а как к обычному графоману, что готов отдать права бесплатно, лишь бы добраться до читателя…
– Ну, раз вызвал, то надо ехать, – сказал Семен, хмурясь. – Пошли?
Над Москвой царил глухой осенний вечер, моросило, и автомобили на парковке «Останкино» мокро поблескивали во мраке.
Шустрик, машины не имевший, проворно забрался на пассажирское сиденье, мотор глухо рыкнул, и Семен принялся крутить руль своего темно-синего «Форда». Вывернул со стоянки и вскоре они мчались по Троицкому шоссе в густом, словно каша, потоке.
До четвертого ноября, Дня Освобождения, оставалось всего ничего, и столица была готова к празднику – на столбах пылали гирлянды, трепетали на ветру яркие баннеры, смотрели с рекламных стендов суровые физиономии ополченцев, четыреста лет назад изгнавших поляков.
Но Семен ничего этого не замечал.
Он лишь мрачно вздыхал, обдумывая разговор с Алковым, да вел машину.
Штаб-квартира располагалась в Конюшенном переулке, во дворах чуть в стороне от Пречистенки, в красивом старинном особняке, отреставрированном два года назад. Сколько денег на это ушло, жутко было представить, но вот уж добывать финансы глава союза умел как никто.
Недоброжелатели за глаза называли его «алчным торгашом от искусства».
Семен проехал едва не весь переулок, прежде чем нашел свободное место у тротуара. До входа добрались бегом под дождем, вжав головы в плечи и подняв воротники.
– Добрый вечер, – сказал знакомый охранник из своей будки. – Видел вас в тиви. Отлично вы смотрелись.
– Спасибо, – отозвался Семен и даже выдавил улыбку.
Шустрик же усмехнулся так гордо, словно похвалили его самого.
Кабинет Алкова располагался на втором этаже, прямо напротив главной лестницы. В обильно украшенной цветами в горшках приемной днем обитала секретарша Леночка, но сейчас ее не было, свет не горел, только из-под двери, за которой укрывался глава союза, пробивалась узкая полоска.
– Поверь мне, твоему продюсеру, – горячим шепотом сказал Шустрик, ухватив Семена за локоть. – Ты не спорь, не возражай, молчи… Повинную голову меч не сечет. Пускай выговорится, а потом я слово возьму.
Дождавшись от собеседника кивка, он протянул руку и постучал.
– Войдите, – глуховатый голос Алкова наводил на мысли о товарище Сталине и подвалах Лубянки.
Семен переступил порог, сердце его трепетало, как овечий хвост.
Глава союза сидел за огромным письменным столом под старину, рядом со вполне современным ноутбуком горела антикварная лампа зеленого стекла, лежали аккуратные папочки с документами, желтые блики ползали по округлому боку толстой золотой ручки.
– А, явились, – сказал Алков безо всякого выражения. – Ну, садитесь.
Он откинулся в кресле и сложил ладони перед грудью.
Семен опустился на стул, едва не опрокинув его, вцепился в сиденье с боков, чувствуя, какие холодные у него пальцы и какое шаткое у него положение, того гляди свалишься…
Шустрик дышал быстро и прерывисто, моргал и ежился.
– Смотрел я сегодняшнего Мелехова, – сообщил Алков. – Очень познавательно.
Семен облизал пересохшие губы, продюсер вздрогнул.
Взгляд у главы союза был ледяной, пронизывающий, от него хотелось укрыться, и желательно за бронированной дверью.
– Не обратил бы на передачу внимания, только… – тут Алков сделал паузу. – Сколько лет вы у нас числитесь, Корнейчук?
Мелькнула паническая мысль: «Неужели совсем вышибут?».
– Шесть, – ответил Семен, с трудом ворочая языком.
– Всего-то? – Алков чуть наклонил голову. – Четыре книги, если не ошибаюсь? Семнадцать текстов?